— Чтобы дать понять, что к дому приближаться опасно, — говорит Дэвид.
— Малышне, которая нас терроризирует, — добавляет Габриэль.
— Детям, — говорит Дэвид. — Здесь поблизости ошивается банда сопляков. Это они сожгли Бендибола.
— Правда? — удивляется Дина.
Габриэль кивает.
— Еще они прихватили с собой наш календарь, — добавляет он.
— Нет! Какая жалость! — говорю я. — Теперь снова будет путаница.
— А что за дети? — спрашивает Дина.
Дэвид пожимает плечами.
— Сначала мы думали, что они — организованная банда. Но теперь считаем, что это просто одичавшие беспризорники.
— Одичавшие беспризорники? — переспрашиваю я. — Ну и ну!
Тут я вспоминаю о бабушкиной шкатулке с семенами. Я снимаю с плеч рюкзак и открываю его.
— Гляньте, что у нас есть, — говорю я и осторожно трясу шкатулку. — Здесь полно семян.
— Может, их лучше снять? — говорю я и показываю пальцем на мертвецов, висящих на дереве. — Теперь нас будет охранять Демон.
Мы снимаем мертвых маму и папу. Осторожно заносим их на веранду и сажаем за стол. Затем приносим из кухни близнецов и сажаем их рядом с родителями. Они выглядят как обычная семья за завтраком на свежем воздухе.
Одичавшие дети
Весь следующий день я тружусь, подготавливая землю к севу. Мне помогают Демон и Дина. Мы разбиваем твердые куски почвы, вывернутые плугом, и рыхлим граблями метр за метром. Работа очень утомительная, пот катит с меня градом. Я бросаю сердитый взгляд на безжизненно застывший неподалеку трактор. В итоге у нас получается лучше, чем я ожидала: светло-коричневая земля почти идеально ровная, пористая и воздушная. Конечно, это не чернозем, но для странного месива вполне неплохо.
Вырастет ли здесь что-нибудь? Не знаю. Надеюсь на неприхотливость баклажанов. Бабушка говорила, что это — удивительное растение.
Я подхожу к ларцу с семенами, стоящему рядом со вскопанным участком. Достаю из заднего кармана длинную отвертку и вставляю ее между замком и крышкой. Раздается щелчок, и крышка открывается.
— Браво! — восклицает Дина.
Я осторожно ссыпаю семена на ладонь.
— Здесь какая-то бумажка, — говорю я и разворачиваю сложенный лист, лежащий на дне шкатулки. Я вижу свой детский рисунок, на котором изображены я и бабушка в огороде. Показываю его Дине.
— Это хороший знак, — говорит она и улыбается, глядя на мои детские каракули.
— Дина, сделай грядки, — говорю я и показываю ей, как нужно провести по земле рукояткой от грабель.
Когда подготовительные работы закончены, земля становится похожа на застеленную постель. «Здесь спят сотни баклажанов, — думаю я. — Надеюсь, они захотят проснуться». А вслух говорю:
— Установим здесь знак.
Я накалываю рисунок на палку и втыкаю ее в землю, обозначая участок.
* * *
Вы когда-нибудь замечали, что люди, которых случайно встречаешь в других городах и странах, иногда почему-то очень напоминают ваших знакомых? Словно эти люди — близнецы или отражения в зеркале?
Именно это чувство посещает меня, когда я вижу Бенджамина. Я почти уверена, что встречала его раньше, но не помню, где.
Когда Дэвид кричит: «Малышня идет!», я уже давно их заметила. Дети стояли за изгородью и наблюдали, как мы с Диной возимся с будущим огородом. Когда мы закончили, они вышли из-за кустов, и только тут их увидел Дэвид. Дети стоят шеренгой, целая малолетняя банда. Обветренные, обожженные солнцем, все в соплях и ссадинах. Их серая от грязи одежда больше напоминает тряпки. У двоих постарше в руках заостренные палки. У одного на плече висит лук.
Дети пристально следят за Демоном. Тот лежит и выжидающе помахивает хвостом, словно его ошеломило такое количество грязных детей.
Что им надо? Откуда они? Как сюда попали? Некоторые такие маленькие, что им бы в песочнице играть. Когда я была в их возрасте, дедушка подарил мне деревянную рыбу на колесиках. Я повсюду возила ее за собой на веревочке. Если колеса рыбы застревали в мягкой земле, я садилась и принималась реветь, пока кто-нибудь из взрослых не переносил меня и игрушку на ровную дорожку. По ночам рыба спала под моей кроватью. В таком возрасте дети должны играть в «Лего», гонять мяч, жевать хуба-бубу, пить яблочный сок, засыпать под захватывающую сказку о лисах и кроликах.
Я замечаю, что Бенджамин тоже меня узнал и уже готов улыбнуться, но тут появляются Дэвид с Габриэлем и начинают кричать на детей. Бенджамин застывает как вкопанный, лицо его становится серьезным.
— Stop there! — кричит Дэвид. — We want to talk to you[15].
На лице Бенджамина не дрогнул ни один мускул, у его друзей — тоже.
— You have stolen our days, — говорит Габриэль. — We want to have them back[16].
Я киваю, чтобы мальчик понял, что это важно. Но он смотрит на нас все так же невозмутимо.
— What have you done with them[17]? — спрашивает Дэвид.
Вся сцена напоминает мне старый вестерн. Не хватает только шерифа, который появляется в самый напряженный момент и предотвращает стрельбу и жертвы с обеих сторон.
Вскоре до меня доходит, что шериф — это я. Я поднимаю руку и говорю:
— Wait a minute. Подождите.
Демон поднимается и с громким зевком потягивается. Я оборачиваюсь к Бенджамину и тихо говорю:
— We don’t want any trouble. But we have to have the days back[18].
— I don’t speak English[19], — серьезно произносит Бенджамин.
— А что же говоришь? — удивляюсь я.
Бенджамин замолкает. Я вижу, что он думает.
— Можно погладить собаку? — наконец спрашивает он.
— Само собой, — отвечаю я.
Словно по команде малыши мчатся к Демону и принимаются его тискать. Они ведут себя немного неуклюже, словно у них никогда не было домашних животных.
Я присаживаюсь на корточки рядом с самой младшей девочкой. У нее ободранные коленки и взъерошенные каштановые волосы.
