С машиной у неё сложились странные отношения — садясь в неё, Юля словно в своё место на земле попадала. За несколько месяцев выработались условные рефлексы: автоматизм движений, реакций, ощущение габарита и опасности. Аркадий не раз говорил: «А ведь ты водишь машину лучше меня». И потому, когда она за рулём, ей вовсе не надо отвлекаться на машину, реакция срабатывает раньше приказа — что надо сделать. Механически ведёт и может бродить в своих мыслях без страха попасть в аварию.
— О чём ты так пристально думаешь? — услышала она Аркадия. — В каком ресторане хочешь обедать? Не знаю, как ты, а я умираю с голоду. И мама с братом, по-моему, тоже.
Это «мама с братом» не случайны. Аркадий зовёт её маму мамой, хотя она старше его всего на пятнадцать лет. И Бажена принял как брата и зовёт — «брат». Её и его семья.
Они выбрали итальянский ресторан — Бажен и мама не были ни разу.
Больше всего на свете любит Юля сидеть за столом семьёй — лицом к лицу. Эти их застолья соединяют её прошлую и настоящую жизнь в общее целое, в неё саму.
— Хотите, расскажу один случай? — спрашивает Бажен. — Еду я с местным бизнесменом по Баку на машине. Обыкновенный широкий проспект. И вдруг прямо по улице идёт табун молодых коней. Мне ли не знать их возраст?! Жеребчики. Одни, без людей. Свистят милиционеры, тормозят машины, ну и мы, естественно, тормозим. Выхожу из машины и иду к коням. Морды у них, прямо скажем, растерянные. Как попали на проспект в центре города, разве скажут? Чьи они? Куда идут?
— Ну и ты не побоялся? — спросил Аркадий.
— Кого? Я вырос с лошадьми. Да и они напуганы больше меня. Определил я вожака, это сразу видно, кто. Подхожу к нему, кладу руки на глаза, секунду держу, а потом глажу и — веду с проспекта. Но вот куда? Их девять штук. Без дома остались? Или сами убежали от дурных хозяев? В общем, беда. В Кишинёве встретил бы такой табун, знал бы, что делать, а тут…
— Голодные, наверное, — сказала мама.
— Голодные. Тощие.
— И что же ты сделал? — спросил Аркадий.
— Вывел с проспекта.
— Куда?
— В переулок. А что делать с ними дальше посередине большого города? Тут заезжает в переулок мой бизнесмен, ну тот, кто пригласил меня, и говорит: «Я знаю одного типа, он не откажется от такого подарка. У него своя ферма. Ещё, может, и приплатит. Только как доставишь их туда?» «Ничего нет проще, — отвечаю. — Ты едешь впереди, я — верхом, табун за мной». «А ты умеешь верхом?» — спрашивает он недоверчиво. Пришлось объяснять ему, где я вырос и сколько имел своих лошадей.
— Ты что замолчал? Что дальше?
— Да ничего, — пожал Бажен плечами. — К вечеру добрались. — Он опять замолчал.
— Доскажи, — попросил Аркадий.
— А что досказывать? Именно тип. Голодных тощих собак мучит на цепи.
— Лошадей-то накормил?
— Накормил и напоил, — неохотно сказал Бажен. — Но привольной жизни им не будет. Зато мой бизнесмен отхватил денежку.
— А ты?
— А я не взял. Кони достались мне даром. За что деньги?
— Бажен, почему ты всегда приезжаешь грустный из своих поездок? — вдруг спрашивает Аркадий. — Что не так?
Все удивлённо смотрят на Аркадия.
— Не так всё. — Бажен неожиданно пожимает руку Аркадия, лежащую на столе. — Ты очень наблюдателен, брат. Может, я и согласился на эти поездки, чтобы что-то начать видеть и понимать, — говорит он.
И, позабыв о еде, рассказывает — об охвате наркотиками всей страны, и прежде всего — школ, о поголовном пьянстве, стало пить очень много женщин и детей, о разрушении всех прежних структур и в городах, и в сёлах, от больших и маленьких заводов и фабрик до птицеферм и молочных ферм, о нищете и массовом воровстве, о беспризорности, пьянстве, гибели детей.
— Почему же ты никогда ни о чём таком не говорил? — спрашивает мама.
— Ты можешь помочь? — грустно он смотрит на неё. — Нет. Юша или Аркадий могут помочь? Нет. Зачем же я буду вас мучить… Из-за нескольких слов вы уже позабыли о вкусном обеде, остывает же! А что бы стало с вами, если бы я каждый раз вам говорил всё, что вижу? Ни вы, ни я не можем никому помочь, что же мне остаётся? На себя взять эту ношу.
— Но тебе же легче стало, когда ты рассказал нам? — спросила Юля.
— Нет, не легче. Ещё тяжелее, потому что я на вас переложил часть своей ноши. Мы живём в очень богатой стране с очень плохим правительством, которое не берёт в расчёт ничью жизнь, кроме своей. А наш народ, как я поглядел теперь, по натуре раб. Терпеть, погибать — пожалуйста, а постоять за себя — ни-ни: перед подлецом сразу голову склоняет. — Бажен грустно взглянул на Юлю. — Так что, сестрёнка, уж лучше я помолчу. И так у вас всех много отрицательных эмоций внутри, я же вижу. Ты ведь тоже молчишь о том, что у тебя болит, никогда не поделишься. Сама тащишь свою ношу. Ещё я буду добавлять…
— Я никогда не знала, что ты интересуешься политикой, — тихо сказала Юля.
— Я не интересуюсь. Это она мной интересуется, потому что сильно достаёт. Морит голодом, пытает холодом…
— Но не ты же так живёшь, — тихо говорит мама.
— У меня богатое воображение.
Аппетит у всех пропал.
Дома Аркадий позвал её пить чай. И вот они сидят друг против друга.
— Мне страшно, — говорит Юля. — То, что рассказывает Бажен, я чувствую, лишь начало. Это непобедимо. К чему мы идём? Кто над нами? Кто определяет политику?
— Прошу тебя, давай забудем об этом. Если ты будешь расстраиваться, ты сильно повредишь ребёнку. Бажен прав, мы с тобой не можем спасти всех, но мы с тобой пытаемся накормить бедных. Разве не так? Родишь, придёшь в себя. Тогда решим, что ещё хорошего сможем сделать людям. Пожалуйста, пойди мне навстречу: думай сейчас о себе и о ребёнке. И давай лучше вернёмся в музей. Ты очень устала сегодня? — Аркадий гладит её руку. — Мы много ходили, как велит тебе доктор.
— Не устала, наоборот, сил сейчас у меня больше, чем иной раз в начале дня.
— О чём ты всё время так пристально думала и там, и когда везла нас?
— И о том, о чём говорил Бажен, и о новых русских. Если мы с ними, мы — против тех, о ком говорил Бажен. Ты не велел думать об этом, пока не рожу. Расскажи, как вы познакомились с Игорем?
— Игорь спас меня.
— Как?
— Очень просто. Рэкетиры отловили меня возле моей конторы или, как зовёт Митяй, офиса.
— Они били тебя?
— Убили бы, это точно, если бы не Игорь. Представляешь себе, в сумерках осени одновременно свист в милицейский свисток, выстрел в воздух и крик «стой».
— Откуда у него оружие?
— Вот этого я до сих пор не знаю, но, по-моему, сейчас оружие у всех.
— И у тебя?
