Все время до самого поднятия якоря я самым внимательным образом наблюдал за всем, что происходило вокруг нас. Казалось, что никто ничего не заметил и не заподозрил, хотя с полной уверенностью я этого утверждать не мог. Весьма трудно было поверить в то, что после огромной дозы хлороформа человек не ощутил бы никаких побочных эффектов вроде головной боли, сонливости или сильного и резкого постороннего запаха. Тем не менее фон Хойманн появился на прогулочной палубе с таким видом, словно с ним ровным счетом ничего не случилось. Его юнкерская фуражка была, по обыкновению, надвинута чуть ли не на глаза, а усы вздымались вверх, словно маленькие пики. К десяти часам утра мы приготовились выйти из Генуи. Последний таможенник в синем мундире вернулся на берег, последнего торговца фруктами отогнали от борта, вылив на него пару ведер воды, в ответ на что откуда-то снизу раздались громогласные проклятия. За несколько секунд до поднятия трапа к нему успел последний пассажир с растрепанной седой бородой, который заставил весь огромный лайнер ждать, пока он сторгуется с лодочником из-за полулиры. Но наконец раздался лязг принимаемого якорного троса, корабль тронулся, и вскоре мы прошли маяк, стоявший на выходе из бухты. Раффлз и я стояли на палубе, задумчиво глядя на пробегавшие мимо изумрудные волны с белоснежными барашками пены.
Фон Хойманн тем временем возобновил планомерную осаду «цитадели». В наши планы входило и то, чтобы он как можно дольше продолжал свои ухаживания, прежде чем пропажа все-таки обнаружится. Хотя прекрасная австралийка откровенно скучала, все чаще бросая в нашу сторону самые красноречивые взгляды, бравый гвардеец не терял надежды, что «крепость» все-таки падет под его решительным натиском. Все это выглядело донельзя комично, но Раффлз был мрачнее тучи и все время хмурился. Мне показалось, что он нисколько не рад нашему успеху. Я счел, что он очень переживает из-за неумолимо надвигавшегося расставания с Эми в Неаполе.
С момента выхода из Генуи он не произнес ни слова, а когда я захотел немного прогуляться, он вдруг схватил меня за руку.
– Постой-ка, Зайчонок, – произнес он. – Мне надо тебе кое-что сказать. Ты умеешь плавать?
– Ну, немного умею, – удивленно ответил я. – А что такое?
– Пятнадцать километров сможешь проплыть? – огорошил меня он.
– Пятнадцать?! – изумленно переспросил я и рассмеялся нервным смешком. – Да я и километра не одолею! Что это ты вдруг спрашиваешь?
– Весь день мы будем идти в пятнадцати километрах от берега, – объявил Раффлз и снова задумчиво воззрился на бежавшие внизу волны.
– Ну и что? Какого черта, Раффлз, к чему ты клонишь?
– Да так, ничего особенного. Только я во что бы то ни стало поплыву к берегу, если случится самое худшее. Под водой, конечно, ты и вовсе плавать не умеешь?
Я не ответил на его вопрос. Я его едва расслышал. У меня перехватило дыхание, и я весь покрылся ледяным потом.
– Что значит «если случится самое худшее?!» – в ужасе прохрипел я. – Нас ведь не засекли, а?
– Да вроде нет, – успокаивающе ответил Раффлз.
– Тогда что же ты говоришь так, словно мы уже попались? – с дрожью в голосе спросил я.
– Пока не попались, но вполне можем. Штука в том, Зайчонок, что на борту оказался наш старый заклятый враг.
– Какой еще враг? Что ты несешь?! – возмутился я.
– На корабле Маккензи.
– Да быть не может! – ужаснулся я.
– Это тот бородатый, который последним поднялся по трапу.
– Ты уверен, что это именно он? – в отчаянии спросил я, словно цепляясь за соломинку.
– Абсолютно! Жаль, что ты его вовремя не узнал.
Я вытер платком взмокший лоб. Мысленно перенесясь чуть назад, я вспомнил, что что-то в походке этого старика показалось мне знакомым – он шагал упруго, почти по-юношески, несмотря на свой кажущийся преклонным возраст. Бороду я тоже припомнил, когда в моей памяти всплыли события той жуткой ночи. Я огляделся, но на прогулочной палубе старика не оказалось.
– Вот это как раз хуже всего, – сказал Раффлз, словно читая мои мысли. – Я собственными глазами видел, как двадцать минут назад он вошел в капитанский салон.
– Но откуда он здесь взялся?! – жалобно воскликнул я. – Быть может, это просто совпадение и он ищет кого-то другого?
Раффлз горько покачал головой.
– На сей раз вряд ли, – обреченно произнес он.
– Так ты думаешь, что он ищет именно тебя?
– Боюсь, что он следит за мной уже несколько недель, – упавшим голосом ответил Раффлз.
– И ты вот так стоишь и спокойно обо всем этом рассуждаешь! – взорвался я.
– А что еще делать?! – огрызнулся он. – Я не хочу прыгать за борт без крайней необходимости. Я уже всерьез начинаю жалеть, что не послушал твоего совета, Зайчонок, и мы не улизнули с корабля в Генуе. С другой стороны, я ничуть не сомневаюсь, что этот старый лис Маккензи до последнего момента следил за лайнером, а на вокзале нас наверняка ждал бы горячий прием. Вот почему он последним поднялся на борт – ему надо было убедиться, что мы здесь.
Он достал сигарету и протянул мне портсигар, но я лишь покачал головой.
– И все-таки я никак не возьму в толк, – начал я, стараясь мыслить логически, – зачем ему сюда приезжать. Чтобы сцапать тебя? Но для этого нужны веские доказательства. Неужели он проехал пол-Европы из-за жемчужины, которая, насколько ему известно, находится в полной безопасности? Сам-то ты что думаешь по этому поводу?
– Просто он какое-то время следовал за мной по пятам, – предположил Раффлз, затягиваясь сигаретой. – Скорее всего, с ноября прошлого года, когда Кроушей буквально выскользнул у него из рук. На то существовали довольно серьезные причины. Но нынешний поворот событий застал меня врасплох, пусть даже у него нет ничего, кроме подозрений. Если же он начнет копать, а на это он всегда был великий мастер, то я стану отрицать решительно все и сделаю все, что в моих силах, чтобы он не нашел камушек! Что я думаю насчет его приезда, дорогой мой Зайчонок? Я попытался поставить себя на его место и воспроизвести ход его мыслей. Это поможет мне предугадать его последующие действия. Итак, он узнал, что я отправился за границу, и начал искать мотив. Потом он узнал о фон Хойманне и его секретном задании – вот тебе и мотив. Ему представилась великолепная возможность взять меня почти с поличным. Но ему это не удастся, Зайчонок. Помяни мое слово, когда пропажа наконец-то обнаружится, он может перевернуть вверх килем весь корабль и обыскать нас до последней нитки, но ничего у него не выйдет. Ага, вон наш капитан зовет к себе в салон бравого гвардейца! Ну, теперь держись крепче!
Однако все продолжало идти своим чередом. Прошел почти час, но не было ни суматохи, ни шума, ни обыска всех пассажиров, не было даже осторожного перешептывания о каком-то происшествии. Вместо всего этого воцарилось необыкновенное спокойствие, которое, впрочем, вполне могло означать затишье перед бурей. Взглянув на Раффлза, я сразу понял, что он ничуть не успокоился оттого, что его мрачные подозрения не оправдываются. Меня вдруг охватило какое-то странное предчувствие беды, и оно не отпускало меня все те долгие часы, что Маккензи находился в капитанском салоне. Я уже начал подумывать, что Раффлз обознался, но увы! Пока мы обедали, Маккензи успел побывать в нашей каюте! Я забыл оставленную там на койке книгу и когда спустился за ней после обеда, то случайно коснулся одеяла. Оно еще хранило чье-то тепло, и я инстинктивно отпрянул назад. Когда я приоткрыл вентиляционный люк, чтобы остудить пылавшее лицо и немного успокоиться, я увидел, как люк на противоположной стороне шахты тотчас с треском захлопнулся.
