– Джила. Ты должна ее найти. Я разорву их на куски, но вызволю ее. А что еще говорят… – мне сложно подобрать слова, но Джила, как каждая опытная проститутка, легко читает мужские мысли и желания.
– Если ты о том, допускали ли к ней клиентов, то я такого не слышала.
Джила отводит взгляд. Значит, такое ей доводилось слышать. Почему это я решил, что старуха решила сделать для моей Мэри исключение? Девочек покупают у «охотников» для того, чтобы они отрабатывали затраченные на них деньги и зарабатывали для себя и своей хозяйки. Но ничего, это горько и больно, но не смертельно. Я вытащу ее, увезу далеко-далеко. Окружу теплом и заставлю забыть, что с ней произошло. Ведь это моя вина, моя…
– Джила, узнай, где она. Любой ценой узнай. Ведь Мэри называла тебя матерью.
– Я всегда помню об этом.
– Возьми деньги. Я понимаю, что для себя ты от меня их не примешь. Но тебе же придется кого-то подкупать, платить за полученную информацию.
– Оставь их себе, Кевин. Я не самоубийца. Я буду расспрашивать только тех, кому полностью доверяю. А эти девочки не берут за такие услуги плату. Им хватает того, что они получают с клиентов. Где я могу тебя найти?
Я называю адрес.
– …это тут, за углом.
– Никому другому не открывай. А я постучусь вот так. – Джила отбивает дробь пальцами по столешнице.
Она почти вся тонет в грохочущей ритмичной музыке. Но я чувствую и повторяю ее своей рукой. Джила поднимается и уходит. Она – моя последняя надежда.
Я день за днем провожу в тесной клетке съемной квартиры. Холодильник я забил едой под завязку заранее. Запасся и спиртным. Без него можно сойти с ума. Но пью лишь согласно папашиному рецепту, только после ужина и ни капли с утра или днем. Я сплю в кровати вместе с виолончелью и беседую с ней, а утром бережно кладу ее в черную бархатную утробу футляра. Я не жалуюсь ей на жизнь. Она и так знает, что со мной происходит. Я думаю, что ей известно и будущее. Она знает, удастся ли мне вытащить Мэри. Но она молчит.
Как-то днем я вижу, как у меня под окнами кладут асфальт. Он дымится. Где-то в нем есть и частички костей Александры. А по ночам с неба капает дождь. Возможно, она еще и там, в тучах, и проливается каплями на мой подоконник.
Неделя тянется за неделей. Иногда появляется Джила. Первый раз, когда она постучала условленным стуком, я сорвался к двери так, что даже забыл спрятать виолончель в футляр. Джила видела ее на моей кровати, но сделала вид, что не заметила. Нет, она не принесла мне спасительную весточку о том, что Мэри нашлась. Она всего лишь принесла мне продукты.
И вот однажды снова звучит условный стук. Я уже настолько отчаялся, что не бросаюсь к двери, а просто иду открывать. Мое ожидание чуда сделалось рутиной, привычкой. Я думаю увидеть Джилу с пакетом из гипермаркета. Но она пришла с пустыми руками. Здоровается, садится, закуривает и только потом говорит:
– Я нашла ее.
– Где? – Я готов расцеловать ее обезображенное лицо.
Моя Мэри нашлась. Сестренка, которую я люблю. Пусть ее будут охранять и десять фурий – я освобожу ее. Заберу с собой.
– Я завезу тебя к ней прямо сейчас.
– Что с ней? Ее охраняют? Как она?
– Жива и здорова. Вот и все, что я могу тебе сейчас сказать. Остальное ты сам увидишь и поймешь, когда поговоришь с ней.
Джила говорит отстраненно. Но в эйфории я не обращаю внимания на это. Для меня сейчас главное – информация, а не ее эмоции, у меня и своих через край. Мы выходим из дома. Я прихватываю с собой только футляр с виолончелью. Там лежит все, что мне может понадобиться. Кроме инструмента, с которым я сжился, там лежат и деньги, и оружие.
Мы едем в южный пригород. Джила останавливает машину у старого дома. Протягивает ключи.
– Она мне сама их дала. Она ждет тебя. Ее никто не охраняет.
На брелоке номер квартиры. Но почему Джила не сразу сказала мне обо всем этом? Она виделась с Мэри, и они не успели переговорить? Но думать об этом у меня нет времени. Все сейчас прояснится. Я увижу свою Мэри, и она мне все расскажет сама.
Взбегаю на крыльцо. Лифт несет меня ввысь. Вот и заветная дверь. Я не опасаюсь засады. Если Джила сказала, что сестру не охраняют, так и будет.
Я влетаю в квартиру. Она просторная, но, по сути, представляет собой одну большущую спальню. Посередине огромная кровать под бархатным балдахином. Я не хочу думать, что тут происходило с моей сестренкой. Я не стану спрашивать, что с ней делали. Мне достаточно того, что Мэри в халате, расшитом серебряными драконами, срывается с подушек и бросается ко мне, виснет на шее.
– Я так счастлива тебя видеть, – шепчет она.
– Я заберу тебя отсюда прямо сейчас, и мы уедем далеко-далеко. Внизу Джила. Она на машине. Собирайся.
Но Мэри не спешит собираться.
– Я никуда отсюда не поеду, – говорит она, и я слышу в ее голосе нотки, которые у нее лишь изредка проскальзывали раньше. – Мне и здесь хорошо. Поначалу мне было страшно. Но потом…
– Что они сделали с тобой, Мэри? – спрашиваю я о том, о чем зарекался не спрашивать.
– Ты ничего не понял? Я просто стала взрослой. Я стала женщиной. У меня теперь своя жизнь, у тебя – своя. Понимаю, тебе надо уехать. Езжай один. Буду звонить. Ты раньше попрекал меня, что я живу на твои деньги. Теперь я зарабатываю их сама. Мне нравится моя новая жизнь.
Я понимаю, что у меня уже не получится отшлепать ее, как прежде. Да это и не помогло бы. Думает-то она головой, а не попой. Я опускаюсь на кровать.
– Да ты не расстраивайся. Сама покойная Кэтрин сказала мне, что из меня получится великая проститутка. А ее слова немалого стоят…
До меня уже доходят лишь обрывки фраз, все остальное застилает туман.
– …у меня появилось много подруг… Некоторые влиятельные люди постоянно приходят только ко мне. И я им нравлюсь… Это же нужные связи, я могу через них решать.
Я уже не слушаю щебетание сестренки. Она и впрямь сильно повзрослела. Ну да, а чего я хотел? Ее дед, отец и брат – «охотники». Женщина, воспитавшая ее как мать, – проститутка. Это у нас, оказывается, «семейное». Я – брат шлюхи. И за что мне все это?
В комнате ярко горит свет. За окном темень. Дождь монотонно барабанит по жести подоконника. Он падает с неба. И, возможно, в нем с небес спускается Александра. Ведь она не рухнула вниз, как мне тогда показалось, а вознеслась. И теперь дождем напоминает о себе. Не дает мне заснуть по ночам.
Мэри продолжает щебетать. А я все не могу решить для себя. Должен ли я благодарить небеса за то, что моя Мэри жива и счастлива здесь – на земле, что она не в низких дождевых тучах, ползущих над таким родным и ненавидимым мною Бэйсин-Сити. Городом, где мне уже больше нельзя жить и в котором я могу только умереть.
