Шацкий считал помощника своей «правой рукой», поручал ему самые щекотливые задания, полагаясь на него, как на самого себя.
Приняв слова Шацкого как руководство к действию, Данилюк, такова была фамилия любимого помощника, вооружился резиновой дубинкой и стал основательно, со знанием дела, избивать Рога-лева. Он бил по спине, плечам и легким, перемежая с ударами по голове, зная, как они отупляюще действуют на жертву, превращая в безвольное податливое животное.
— На сегодня, думаю, с него хватит. Пусть отлежится, подумает, что к чему, и решит, как себя вести завтра. Ключи от гаража я возьму, чтобы не беспокоить тебя спозаранку. Приеду пораньше и с утречка поработаю с ним. Тебе необязательно приходить. Сегодня ты преподал ему хороший урок. Надеюсь, он станет ему наукой.
Данилюк усмехнулся: «Как же, как же! Знаем, как ты будешь завтра работать. Тебе бы только остаться наедине с ним, уж отведешь душу, садистская морда».
Утром, чуть свет, Шацкий был в гараже и снова накинулся на Рогалева со своими вопросами.
Резиновая дубинка сушила руки. Шацкий вскоре забросил ее и стал работать ногами. Бил долго, с остервенением. Рогалев не сознавался в убийстве. Шацкий дожидался, когда он очнется, и начинал все сначала.
Минувшей ночью сознание Рогалева несколько прояснилось. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Все тело ныло от побоев. Где он и как попал сюда, не помнил. Последнее, что сохранилось в памяти, — пустая Тонькина квартира. И все. Полный провал. Поэтому появление утром Шацкого крайне его озадачило. Вскоре он понял, чего от него хотят: признания в убийстве.
«Нет, в тюрягу я больше не пойду. Хватит с меня того, что там натерпелся. Буду терпеть, сколько смогу. Когда-то ему надоест. Он все-таки человек, не скотина».
Шацкий не разделял его оптимизма. Продолжал бить и допрашивать.
— Вариантов у тебя нет. Или ты признаешься в убийстве Игоря Николаевича, или отправляешься к праотцам без покаяния.
Вскоре тело превратилось в сплошной синяк. Рогалев то и дело проваливался в пустоту, а когда сознание прояснялось, молил Бога вступиться и прекратить эту зверскую пытку.
До обеда Шацкий избивал равнодушно, без ненависти и сочувствия, не мучаясь угрызениями совести и не злорадствуя, как если бы выполнял не очень приятную, но крайне необходимую работу. Но постепенно он озверел. Рогалев раздражал его упорством. Было обидно. Он, майор милиции, не может обломать щенка, в сущности, не нюхавшего по-настоящему жизни. Очень обидно. Уперся, и ни в какую.
На следующий день у Шацкого появился спортивный азарт.
Признается к обеду или нет?
На третий день он потерял терпение и бил уже, не думая о конечной цели, забыв, ради чего все это, вкладывая в удары всю злость, выплескивая таким образом все накипевшие обиды.
Когда Рогалеву удавалось немного прийти в себя и в мыслях появлялся просвет, он спрашивал Шацкого:
— Почему вы не верите мне? Я говорю правду. Я не убивал. Почему вы не хотите проверить мое алиби? Почему вы не хотите разобраться в мотивах убийства? Кому оно было выгодно? В конце концов, какие у вас доказательства моей вины? Давайте выкладывайте. Вместе и разберемся.
— Кино насмотрелся, мудак? Это пусть киношные пинкертоны ломают себе мозги и обивают ноги в поисках фактов, доказательств и прочей муры. Алиби, отпечатки пальцев, мотивы, орудия убийства — все это надо судьям. А я раскрою убийство, не выходя из этого подвала. Понял? Ты все выложишь сам, все подробности, как на духу. И мотивы, и орудия убийства, и кто тебе помогал. Я заставлю тебя это сделать.
Три дня Шацкий истязал Рогалева до потери пульса. На четвертый, спустившись в подвал, он обнаружил его без признаков жизни. Несчастный, видимо, умер ночью от внутреннего кровоизлияния.
В первый момент Шацкий от неожиданности опешил. Избивая Рогалева, он постоянно держал в голове мысль о летальном исходе и старался не допустить его. Но вот не усмотрел.
Стоя над бездыханным телом, Шацкий лихорадочно соображал, как незаметно избавиться от трупа.
В дверь гаража постучали.
— Кто там?
— Откройте, Виктор Иванович. Это я. Надо взять пустые канистры.
«Скрыть убийство от него все равно не удастся. Надо его пристегнуть, повязать кровью. Гараж его, он и бил. Нет, пожалуй, не стоит чересчур на него давить. Лучше все сделать по-хорошему, на обоюдных началах. Если не согласится, тогда другое дело».
Но вопреки опасениям Шацкого Данилюк воспринял смерть Рогалева спокойно.
— Нет проблем. Загрузим ночью в багажник и выбросим где-нибудь в глухом закоулке. Главное, не засветиться в дороге.
…Труп Рогалева нашли в противоположном конце Москвы, на откосе кольцевой автомобильной дороги. Лицо было обезображено до неузнаваемости. Кисти на обеих руках были отрублены.
Операция по вывозу трупа прошла гладко, без сучка и задоринки. Довольный Шацкий уже потирал руки, когда ему позвонили и незнакомый голос предложил срочно явиться для объяснений. Дали адрес вблизи Большой Бронной, намекнув, что речь пойдет о ночной находке в районе кольцевой автомобильной дороги.
«Если у них было бы что-нибудь серьезное на меня, не пригласили бы по телефону, а приехали на «воронке». Паниковать, думаю, рано. Скажу одному Данилюку».
Шацкий облачился в форму, нацепил награды и поехал.
По указанному адресу располагался двухэтажный офис. У входа Шацкого встретил охранник в штатском, поинтересовался, к кому он пришел, и проводил до двери кабинета. За ней его ожидал мрачноватый, с виду немолодой мужчина с проницательными, настороженными глазами, модно одетый и гладко выбритый. Судя по интерьеру и набору мебели, офис мог быть присутственным местом закрытого типа.
Хозяин кабинета указал на кресло, подвинул пепельницу и без всяких предисловий включил видеомагнитофон. В правом нижнем углу экрана запрыгали цифры хронометража, как это принято при оперативной съемке. Появилось изображение подвального помещения гаража со всеми подробностями экзекуции Рогалева.
Шацкий смотрел на экран и не верил глазам, механически строил траекторию, пытаясь понять, откуда именно, из какой точки сделана запись, а в голове метрономом стучала одна-единственная мысль: это — срок, даже в том случае, если не будет трупа.
Экран погас. Тут же последовал вопрос:
— Что вы скажете на это?
— А что вы хотите от меня услышать?
— Ваше мнение, комментарий, доводы в свою пользу.
— Здесь не о чем говорить. Фальшивка. Грубо сработанная фальшивка и для меня не представляет ни малейшего интереса.
— Вот как? Может быть, это как-то освежит вашу память?
На стол перед Шацким легли фотографии обезображенного трупа Рогалева.
— Я не понимаю, что вы от меня хотите. Изъяснитесь понятней. К чему демонстрация этих свидетельств разгула преступности? Этот человек имеет какое-то отношение к ипподрому?
