— Разумеется, абсурдно ждать, что вы поведете себя как джентльмен. И еще более абсурдно думать, что вы возьмете на себя ответственность за этот позор, — язвительно заметил герцог. — И все же я требую, чтобы вы женились на Габриэлле.
Он заметил, как Питер смотрит на девушку, но истолковал этот взгляд по-своему.
— О, понимаю! Вы полагали, что ничем не рискуете, потому что она незаконнорожденная? Ну, так вот, Габриэлла не просто внебрачная дочь, она дочь герцога Карлайлза! И в ней течет достаточное количество голубой крови, чтобы сочетаться браком с таким прохвостом, как вы.
Питер замер. Еще одно слово, и он с удовольствием врезал бы по его напыщенной физиономии. Но герцог больше ничего не добавил, он выжидающе уставился на Питера, и в комнате воцарилось молчание.
Первой нарушила тишину Габриэлла.
— Прошу вас… отец, — одними губами сказала она. — Не принуждайте его. Граф вовсе не обязан на мне жениться. Между нами ничего не было.
— Искренне на это надеюсь, — хрипло проговорил герцог, скептически разглядывая ее, — потому что дворянин никогда не женится на обесчещенной женщине. Какой джентльмен удовлетворится, — он болезненно сморщился, — жалкими отбросами?
Епископ поспешно выступил вперед и, взяв Питера за плечи, заглянул ему в глаза.
— Герцог Карлайлз говорил с вами излишне резко, — но в одном он, безусловно, прав: вы должны жениться на девушке. Перед законом совести и церковью это единственный способ исправить ваше прегрешение. Вы соблазнили невинную девочку, и ваш святой долг взять ее в жены.
Спокойная авторитетность этих слов заставила Питера задуматься.
Ведь на самом деле священник прав. Он действительно хотел Габриэллу и добивался ее благосклонности до тех пор, пока она не сдалась. Он намеревался сделать ее своей любовницею, а теперь что же? Теперь он должен сделать ее своей женой!
Питер взглянул на Гладстона и в глазах старика прочел сияющее удовлетворение. Хитрец Уильям явно был рад тому, что поймал его с поличным. То, что он призван к ответу за удовольствие, которого даже не испытал, просто взбесило Питера. Несправедливость затопила боль унижения. Подумать только, какая ирония судьбы: Гладстон застукал его на том, чем грешил сам. Похотливый старик всегда мечтал его погубить и сейчас, конечно, не упустит своего шанса.
Мысли Питера вернулись к Габриэлле. Он хотел помочь ей, защитить, а что вышло? Если он откажется жениться, то своего места в жизни ей уже не найти, а если согласится, то… что будет с ним? С его репутацией, связями и положением в обществе? А реакцию Беатрис страшно даже себе представить.
В нем бурлили злость и смятение.
— Что ж, Габриэлла, похоже, в конце концов, ты получишь то, что хотела, — с горькой усмешкой проговорил он. — Скоро ты станешь замужней дамой.
Габриэлла смотрела на него во все глаза, а Питер, не очень любезно оттолкнув епископа, саркастически обратился к герцогу:
— Достаточно, сэр, мне будет очень приятно, если вы сами обратитесь в мэрию за лицензией на брак. Чем скорее с этим фарсом будет покончено, тем лучше.
С этими словами он поднял с пола свой сюртук и вышел, громко хлопнув дверью.
Когда вибрации гневного ухода Питера стихли, герцог, епископ и премьер-министр вышли из кабинета, чтобы дать Габриэлле возможность одеться. Они остались в коридоре и некоторое время молчали. Только по их напряженным лицам можно было понять, каково у них на душе. Немного погодя Карлайлз откашлялся и мрачно заметил:
— Это самый болезненный и унизительный инцидент из всех, которые мне довелось пережить. Я вынужден положиться на вашу скромность, господа. Вы, надеюсь, понимаете, что этот брак не должен стать пищей для всеобщего любопытства.
— Гладстон и епископ согласно кивнули. Тайна будет надежно сохранена, и никто ничего не узнает.
В тот момент они, действительно, так думали.
Трое государственных мужей так увлеклись обсуждением обстоятельств дела, что не заметили, как одна из дверей чуть дальше по коридору приоткрылась.
Крики и стук, которые так встревожили метрдотеля, разумеется, не могли не заинтересовать других клиентов модного ресторана. Многие, боясь разоблачения, поспешили тут же убраться. Многие, но не все.
Лорду Эрандейлу нечего было бояться. Оторвавшись от трапезы, он прильнул ухом к дверям и не пропустил ни одного слова из тех, что были сказаны. Будучи человеком неглупым, он сделал правильные выводы, а увидев Сэндборна, выскочившего из кабинета в расстегнутой рубашке и сюртуком в руке, понял, кто стал источником бед для герцога Карлайлза.
Когда пятью минутами позже из того же номера вышла «французская» кузина, Джером Эрандейл прямо-таки закудахтал от радости. Сложив дважды два, он злорадно ухмыльнулся и закрыл дверь. Прыткий лорд являл собой яркое подтверждение старой народной поговорки, утверждающей, что: «Ничто так не радует, как горе ближнего». Чванливого Сэндборна только что поймали со спущенными штанами, и теперь ему придется жениться на девчонке. Так ему и надо!
— Джером, негодник ты этакий, куда ты запропастился? — послышался из глубины кабинета капризный женский голос.
Эрандейл вернулся к столу и восседающей за ним пышной блондинке и нежно проворковал:
— Я здесь, моя крошка! Ну-ну, не надувай, пожалуйста, свои прелестные губки, лучше послушай-ка, что я тебе расскажу…
Участь Сэндборна была предрешена.
Герцог настоятельно потребовал, чтобы Габриэлла поехала с ним в его резиденцию на улице Мейфере. Девушка не была в восторге от этого предложения, но подчинилась. Холеный мажордом, рядом с которым Гюнтер казался жалкой пародией на дворецкого, проводил ее в гостевую комнату, расположенную на втором этаже, и запер на ключ. Такое распоряжение он получил от герцога, который к тому же приказал не спускать с девчонки глаз до тех пор, пока он сам не отвезет ее под венец.
Габриэлла удрученно присела на низенькую скамеечку у изножья кровати и задумалась. Мысли путались, в голове мелькали обрывки фраз, обреченное лицо Питера, разгневанное — отца… Пытаясь отогнать постыдные воспоминания, девушка подняла голову и огляделась. Небольшая комната была обставлена изящной французской мебелью прошлого века и оклеена голубыми обоями. Кровать, возле которой она сидела, покрывала кружевная накидка. Во всей обстановки чувствовался тонкий вкус и не показная, а истинная роскошь.
Габриэлла впервые попала в дом отца, но вместо радости испытывала лишь раскаяние и горечь. Он привез ее сюда как вещь, которая сломалась нуждается в «исправлении». Обидно и больно было сознавать, что после девятнадцати лет, в течение которых этот человек добросовестно делал вид, что у него нет дочери, теперь вдруг решил предъявить свои права на нее. Неужели он не понимает, что она уже не маленькая девочка?
Габриэлла зябко поежилась и снова вспомнила обвиняющий взгляд Питера, который он бросил на нее перед уходом. Бедный Сент-Джеймс! За пять минут он лишился свободы, которую ценил больше жизни. Впрочем, так же, как и она. Мечты о браке и добропорядочной жизни распались в прах. И что же осталось на пепелище надежд? Оскорбленный жених и опозоренная невеста… Нечего сказать, весело начинается семейная жизнь.
