– Нет…
– Вот, видите.
Выхода нет. Он может только ненавидеть, все страшно ненавидеть, все отрицать, бежать куда угодно от самого себя, блуждать, давить все вокруг, кусать себя за хвост – все здесь глупо, грязно, болезненно, – может погибнуть, превратиться в живой труп, кончить жизнь в лучших традициях хорватской прозы, так же как все ее унылые герои, все эти Дорчичи, Кичмановичи, Джуры Андрияшевичи, Арсены Трплаки, Крешимиры Хорваты… Все они напрягались, упирались, возмущались, а потом потонули в мифической паннонской грязи, в болоте, в топях, в провинциальной стоячей воде, в глупости, безумии, пьянстве, болезнях, и так далее… Примириться, смириться, перестать мечтать, да, это, может быть, самое важное – перестать МЕЧТАТЬ, возобновить дружеские отношения, расширить сферу интересов, найти хобби, взбираться раз в неделю на Слеме, продлить читательский билет в библиотеке Американского культурного центра, записаться на курсы какого-нибудь языка, зимой – на лыжи, летом – на море, экономить деньги для поездок за границу, хотя бы раз в год, хотя бы на четыре дня, и четыре дня не шутка, вообще, как можно меньше отвергать, ни от чего не отказываться, ни в коем случае, ничего не пропускать, переделать большой сценарий, снова послать его на конкурсную комиссию, начать работу над романом, заняться джоггингом, научиться не обращать внимания, перестать мечтать, адаптироваться, жениться, родить детей, защищать свою повседневную жизнь, жить ею, нести ее, как знамя, нет другой жизни, кроме повседневной…
– Алло? Привет.
– Привет.
– Слушай, так я взял эту профсоюзную свиную тушу.
– А лук взял?
– Да. Пятьдесят кило.
– Ну хорошо.
– Я сейчас все это отвезу домой, а ты тогда зайди в садик за детьми.
– Не могу, у меня заседание кадровой комиссии, а потом надо в банк, узнать насчет кредита.
– Ладно, тогда я за ними заскочу.
– И по дороге захвати от мамы белье.
– Какое белье?
– Я дала ей наше, чтобы она наше постирала в своей машине. А то я только сегодня дозвонилась до мастерской.
– Хорошо. Заеду по дороге.
– О. К. Пока.
– Пока.
Выхода нет. Нет другой жизни, кроме повседневной, это самая главная формула выживания. Среди жвачных и парнокопытных душно и воняет, но по крайней мере с ними тепло. В одиночестве – пустота. Перестать мечтать. Или хотя бы пересмотреть свои мечты…
Пипо встал с кресла и, не выпуская из рук бинокля Марка, прошелся по комнате. Чувствовал он себя плохо, ему казалось, что у него поднялась температура. Надеясь найти что-нибудь выпить, он направился на кухню. В холодильнике было пусто. В кладовке нашлась запыленная бутылка, в которой плавала мерзкая темно-зеленая трава, наверное какая-то лечебная настойка на спирту, мамина продукция. Он открыл бутылку, отпил немного настойки, его передернуло, и он в изнеможении опустился на стул, как будто из него ушли все силы. В кухне был ужасающий беспорядок. Еще вчера вечером здесь, напротив него, сидел Марк… Как он болтал, как выставлялся перед Марком! Пипо окатила волна стыда. Он глотнул из бутылки еще раз, приблизил к глазам бинокль, и ему вдруг померещилось, что он оказался в каком-то ином мире. Как в аквариуме. Он блуждал взглядом по стенам, кухонным шкафчикам, по посуде, предметам… С помощью бинокля обыденность маминой кухни приобрела какую-то грустную красоту. На столе стояла полупустая банка с повидлом. «Повидло из слив, 1983» – было написано маминой рукой на бумажке, приклеенной к банке. Пипо уставился на эту бумажку, он смотрел на нее долго, будто изучая иероглифы, осторожно, словно какой-то бесценный предмет вертел ее в руках. Ему казалось, что дата на банке была единственным ориентиром во времени, а сама банка – единственным сохранившимся после атомного взрыва доказательством существования человеческой жизни…
Выкурив третий joint, они захотели чего-нибудь сладкого, вытащили из маминой кладовки эту банку, лизали повидло, а потом давились от смеха, который невозможно было сдержать… К Пипо на мгновение вернулось чувство легкости, чувство того, что все – это все, что нет жестокого порядка вещей, что все существует одновременно. Он вспомнил, как все вещи и образы, став немного условными, словно в мультфильме, превращались и переливались друг в друга… Пипо вспомнил пьянящее чувство пестрого и теплого братства всех вещей, все было правильно и удивительно смешно… Но что было дальше, за пределами кухни, Пипо вспомнить никак не мог. Как он попал в кровать? Как и когда Марк вышел из дома? Как ни странно, дверь была заперта. И если уж он ушел, то неужели не мог оставить записку? Или хотя бы попросить портье из отеля передать Пипо пару слов – Пипо туда позвонил, как только проснулся.
Направившись обратно в комнату, Пипо захватил с собой банку с повидлом и настойку, а потом на кухонном столе неожиданно заметил кассету Talking Heads. И ее Марк забыл!.. Пипо, чуть не прослезившись, взял кассету и пошел в комнату. Вставил кассету в свой новый «Sanyo», включил, развалился в кресле и сделал еще глоток из бутылки, в которой плавала несимпатичная трава… И вдруг вместо ожидаемых Talking Heads он услышал с кассеты голос Марка. Пипо, что называется, отпал…
«Hi, Пипо! Ну что, чего ты отпал? Я включил кассетник, потому что не хочу тебя будить. Пока ты мирно храпишь, я сижу на кухне, лопаю повидло твоей мамы, ам… и записываюсь на твоих Talking Heads… Ты вчера просто вырубился после каких-то трех невинных joint. Понимаю. Ты не оболваненный. Но ты слишком много думаешь, baby, словно ты Достоевский… Ладно, не буду пердеть, не беспокойся, и вообще я спешу в отель за вещами, а потом на аэродром. Лечу в Амстердам. Побуду там несколько дней на конгрессе по европейской литературе, а потом рвану в N. Y. В холодильнике я оставил свой адрес. Знаю, ты туда полезешь, как только проснешься. На всякий случай, имей в виду, это я тиснул рукопись Здржазила. Что? Ты опять отпал? Тебя интересует как? Очень просто, я увел ее из номера француза. Откуда я знал, что это он? В прошлом году, на конгрессе Пен-клуба в Нью-Йорке… ладно, сейчас не будем об этом, это другая история. Короче говоря, этот тип, француз, совершенно не в себе. Просто доктор No. Литературный Lex Luthor, напичканный навязчивыми идеями. Богат, опасен, всемогущ, обозлен. Он из тех, кто дергает за веревочки. Хочешь спросить, как я вошел в его номер? Хе-хе… Это тоже другая история, забавная… Как-то раз мне для романа понадобился эпизод со взломом сейфа. Чтобы получилось достоверно, я взял несколько частных уроков у самого настоящего профессионала. Я имею в виду, конечно, налетчика, а не писателя. Оказалось, что у меня редкие способности. С тех пор развлекаю этим свою жену и ребятишек. Всегда попадаю в квартиру без ключей. Как Clark Kent-Superman. Вот теперь я действительно расперделся. Только зря трачу Talking Heads. Слушай, хочу тебе сказать еще одну вещь… Если со мной что-нибудь случится, у тебя есть мои кроссовки, моя футболка и мой бинокль. Для начала этого хватит. Привет маме. Ам! Повидло отличное. Ам! Эй, а как насчет того, чтобы и тебе махнуть в Амстердам?! Это было бы просто супер! Если соберешься, позвони по 233–456.
