Тем не менее на лицах многих сенаторов, всадников, преторианцев читались презрение и ненависть. На одиннадцатом году правления двадцативосьмилетний император вел себя как фигляр, и где? В самом сердце Рима, в нескольких сотнях шагов от форума и сената, от храма Августа, статуй Цезаря и военных трофеев, взятых у побежденных народов. Это было возмутительно в греческом Неаполисе, но в столице империи это выглядело как святотатство!
Нерону пора отрубить голову — недаром в последнее время появилось столько предзнаменований, — и пусть на трон взойдет его преемник. Император обязан уважать традиции Рима, его богов, законы, сенат. Он должен прекратить превращать столицу мира во вторую Александрию, оставить обычай рядиться в восточного царя, в египетского фараона.
Двадцать пять лет назад Риму удалось освободиться от безумца Калигулы. Почему же новый заговор не может положить конец власти Нерона?
Ибо Нерон, как считали те, кто презирал и ненавидел его, был хуже Калигулы.
Он поджег Рим или, как говорили другие, не давал бороться с огнем, чтобы получить возможность выстроить Золотой дом на землях, которые ему не принадлежали. Он заигрывал с чернью и уничтожал тех, кто мог с ним соперничать. Он обесценил деньги в империи. Он запускал свои пухлые, женственные руки в казну, тратя налоги на оргии и шлюх. И, наконец, он убивал, убивал, убивал. Чаще всего безо всяких объяснений. Может быть, попросту желая завладеть имуществом жертвы или наслушавшись доносчиков, бросавших ему, как кость, то или иное имя. Император без колебаний приказывал покончить с тем, кого оклеветали, даже если это был его вчерашний соратник.
Наблюдая за императором, за усмешками и гримасами, искажавшими его лицо, я видел, что Нерона терзал страх, как червь, подтачивавший его душу, переполненную тщеславием и уверенностью в своем божественном происхождении. Он лишь ненадолго обретал покой, расправляясь с каждым, кто, как ему казалось, представлял для него опасность. Нерон прекрасно помнил о Калигуле, о том, как заговорщики бросились на императора и прикончили его, нанеся тридцать ударов кинжалом, а остальные издевались над трупом, пронзая пах мечом.
Нерон убивал, чтобы прогнать неотвязное, мучившее его воспоминание об участи Калигулы; чтобы избавиться от внезапного ужаса, который он испытывал, когда кто-то подходил к нему. Этот панический страх, с которым Нерон не в силах был совладать, был неожиданным и свирепым, как приступ лихорадки, и нещадно трепал императора, увеличивая презрение к нему и питая надежды тех, кто мечтал покончить с тираном.
Я знал многих из этих мужественных и бескорыстных людей, помышлявших лишь о благе отечества.
Такими были Субрий Флав, трибун преторианской когорты, и центурион Сульпиций Аспер. Они задумали убить Нерона, когда тот будет один на сцене, и ни Тигеллин, ни преторианцы не смогут защитить его. Но заговорщики отказались от этого плана, не желая рисковать жизнью.
Я помню, как Сенека, выслушав этот рассказ, опустил голову, будто уже стоял перед палачом.
— Стремление обойтись малой кровью всегда вредит в серьезных делах, — вздохнул он. — Разве способен тот, кто не готов принести себя в жертву, добиться успеха в почти безнадежном деле? Как боги смогут помочь человеку, который не хочет платить за свой успех?
Я понял, что если бы Сенека и знал о заговоре, то не принял бы в нем участия — он слишком сурово судил тех, кто его затевал. Учитель, например, не любил Пизона, который, ходили слухи, должен был занять место Нерона.
Пизон был консулом при Калигуле, отправившем его в ссылку. Бывший консул был искусен в риторике, но речи его были довольно скабрезны, что, впрочем, нравилось слушателям. Пизон, как и Нерон, был неравнодушен к аплодисментам, восторгам толпы и несколько раз пел и декламировал на сцене как профессиональный актер.
Стоило ли убивать Нерона ради человека, столь похожего на него?
Пизона считали более великодушным, менее жестоким, но он тоже любил наслаждения: это был тот же Нерон, но более милостивый и осторожный, который сумел бы примирить новые нравы с уважением к традициям. Я знаю, что он искал встречи с Сенекой, но тот отказался.
— Это бурдюк, налитый под завязку, но вино в нем невыдержанное, — сказал мне тогда учитель. — Он колеблется. Это честолюбец с дрожащими руками. Как он сможет убить императора, если в решающую минуту бросит кинжал?
Я знал, что Пизон не согласился, чтобы Нерона убили в Байи, на его собственной вилле, куда император отправлялся, когда ему хотелось одновременно и роскоши, и сельских удовольствий.
Пизон объяснил свой отказ тем, что не хотел нанести оскорбление богам гостеприимства, и предложил убить Нерона девятнадцатого апреля, когда тот снова будет выступать на сцене.
— Ты думаешь, Нерон не знает того, что знаем мы и о чем шепчется весь Рим: что ему хотят перерезать горло? — добавил Сенека.
Учитель обвинил Пизона в том, что тот отказывался действовать, стремясь избежать неприятных последствий: если преступление будет совершено в его доме, то есть вероятность, что власть захватят другие.
— Когда надо уничтожить тирана, — снова начал Сенека, — заговорщики должны действовать вместе, как пальцы одной руки. Делить наследство, спорить и убивать друг друга начинают уже потом. Если же взаимная слежка и недоверие возникают еще до того, как дело сделано, можно ли надеяться на успех?
Сенека открыл мне глаза.
Этот заговор только казался опасным. Я поверил в него потому, что он объединил людей из самых разных слоев общества. Латеран был когда-то консулом. Натал, как я уже говорил, принадлежал к сословию всадников. Флав и Аспер служили офицерами в преторианской гвардии. И наконец, среди них был Фений Руф, второй префект преторианцев, у которого Тигеллин постепенно отобрал власть. Среди заговорщиков были также писатели и философы. Лукан, племянник Сенеки, присоединился к ним, после того как Нерон высмеял его и отдалил от себя, завидуя его таланту.
— Из-за него перестают доверять и мне, — прошептал учитель.
Он обернулся ко мне: две глубокие складки, залегшие у рта, придавали лицу учителя выражение горечи и отчаяния.
— Отдались от меня, Серений, и от них тоже. Их судно пойдет ко дну раньше, чем они успеют выйти из порта. Я не знаю, как будет раскрыт этот заговор, кто их выдаст, но им не удастся даже коснуться тоги Нерона кинжалом!
Я послушался учителя и уехал в Капую, на свою виллу. Все подробности этой трагедии мне удалось восстановить лишь позже.
Вначале все сгорали от нетерпения. Подготовка к покушению шла вовсю, заговорщики только об этом и говорили, но вскоре всех охватило взаимное недоверие.
Одна из близких к ним женщин, Эпихарида, жена Мелы, младшего брата Сенеки, не выдержала и попыталась ускорить ход событий. Она стала искать поддержки, и была благосклонно выслушана капитаном триремы Мизенского флота, который тут же донес обо всем Нерону. Эпихариду арестовали, но она спутала доносчику все карты.
