Единственный шанс был в том, чтобы исчезнуть без следа. Нырнуть здесь, а вынырнуть в другом месте, с другим именем и другой биографией. Чистой. Новая жизнь с нового листа. Только так.
И ради этого – чтобы получить этот шанс – я пришел к старому кирпичному дому еще сталинской постройки. Я подошел пешком. Машину оставил в квартале от дома. Не хотел светиться. Возле подъезда пришлось подождать: жильцы скинулись на железную дверь, а на «домофон» как всегда не хватило. Сморщенная старушка с пудельком вышла из подъезда. Окинула меня подозрительным взглядом. Я вежливо поздоровался с ней.
Поднимаясь по лестнице я вспоминал: когда же я был здесь последний раз? Лет восемь-девять назад. А вдруг старик умер? Я поспешно отогнал эту мысль.
Я остановился у знакомой двери. С внутренним трепетом нажал кнопку звонка. Услышал осторожные шаги за дверью.
– Кто там? – спросил дребезжащий старческий голос и я сразу узнал его.
– Это я, Наум Борисович! – громко ответил я и переместился так, чтобы меня было видно в глазок. – Я, Вадим! Помните?
– Вадим? Ты? – старик явно удивился. Лязгнул засов. Дверь приоткрылась, на цепочке. Из квартиры пахнуло старостью и аптекой. Я широко улыбнулся.
– Здравствуйте, Наум Борисович!
Старик внимательно осмотрел меня. Дверь на секунду закрылась. Потом распахнулась уже во всю ширь.
– Вадик, заходи, мальчик, заходи! – забормотал Наум Борисович. – Наконец-то навестил старика. Не забыл!
В полутемном коридоре сушились на веревках проявленные пленки. Ветерок раскачивал их. Пленки тихо шелестели. Наум Борисович зашаркал в комнату. Оттуда позвал меня.
– Сюда, Вадик! Сюда проходи! Я двинулся на голос. Зажмурился от солнца, льющегося в окно.
– Вырос, возмужал! Совсем взрослый стал! Ай-яй-яй как время бежит! Ай-яй-яй! – услышал я и открыл глаза.
В комнате почти ничего не изменилось. Также всюду ворохи книг, фотографий. Только на табуретки у кровати появились склянки с лекарствами.
– А ведь я тебя еще совсем мальчиком помню, – продолжал бормотать Наум Борисович. – Помнишь ты ко мне с другом приходил. Такой дерзкий мальчик. Как его звали?
– Андрей, – ответил я, продолжая оглядываться.
– Да,да, правильно, Андрей. Совсем памяти не стало! А что сделаешь? Старость… Да ты садись Вадик, садись… Наум Борисович скинул стопку газет со стула.
– Садись.
– Спасибо, Наум Борисович, – ответил я. Старик устроился было на кровати, но тут же опять поднялся.
– Что же я, старый, тебя не угощаю-то?
– Да не надо, Наум Борисович! – попытался остановить я его.
– Как это не надо? – возмутился он. – Такой гость у меня! Сейчас чаек поставлю, с вареньем. Да у меня где-то и водочка была. Сам-то я уже не пью, врачи запретили. А тебе можно, ты еще молодой.
– Вы еще фотографируете, Наум Борисович? – спросил я.
– Балуюсь просто, Вадик. Сейчас же кругом эти скорые фото. Все торопятся, быстрее, быстрее. Настоящие мастера уже не нужны. Вот я и балуюсь по-стариковски. Снимаю людей на улицах. Проявляю, печатаю. Потом на фотографии смотрю и вроде как не один. Даже бывает разговариваю с ними, – Наум Борисович смущенно улыбнулся.
…Засвистел чайник. Наум Борисович налил в чашки чай. Подвинул мне варенье.
– Да что все я да я. Обо мне скоро могильные черви беспокоиться будут. Ты лучше расскажи как ты живешь. Женился наверное уже?
– Женился.
– И дети есть?
– Сын, – ответил я, помешивая ложечкой чай.– Наум Борисович, а я к вам по делу. Старик укоризненно покачал головой.
– Ай-яй-яй, как не стыдно. Не мог просто зайти проведать старика? Обязательно дело надо? Я виновато потупился. Наум Борисович засмеялся и сказал:
– Ладно, ладно, не красней. Я помню ты и в детстве краснел как девчонка. Говори, что тебе от старого еврея понадобилось. Я опять помешал чай, уже остывший. Глядя в чашку, сказал:
– Наум Борисович, мне нужны документы. Чистые. Наступило молчание. Я напряженно ждал, что он скажет.
– Та-ак, – задумчиво протянул старик. – А почему ты думаешь, что я это могу сделать?
– Наум Борисович, я ведь, как вы правильно заметили, уже не маленький. Не надо темнить со мной. Скажите просто: да или нет.
Старик помолчал. Вдруг остро глянул на меня из-под бровей. Взгляд был живой и умный, совсем не старческий.
– У тебя неприятности, Вадик?
– Да, – честно ответил я.
– С милицией?
– Нет.
– А с кем?
– С Захаром. Слышали про такого? Старик молча пожевал губами. Подумал. Потом спросил:
– Какие документы тебе нужны? Я быстро ответил:
– Паспорт мне, жене, свидетельство о рождении сыну, свидетельство о браке.
– Фотографии есть? Я полез во внутренний карман пиджака. Достал пакет.
– Вот. Здесь фотографии и все данные. Я положил пакет на стол.
– Срок – две недели, – сказал Наум Борисович, – Может быть три. Я схватил его за руку.
– Спасибо, Наум Борисович! Спасибо! Вы меня просто спасаете! Старик вырвал руку.
– Рано благодаришь. И готовь деньги – это будет не подарок.
– Конечно, конечно, я понимаю, Наум Борисович. Сколько скажете, столько и будет. Только сделайте ради Бога! – униженно рассыпался я. Старик пошевелил губами, что-то подсчитывая.
– Двадцать, – сказал он.
– Что двадцать? – не понял я.
– Двадцать тысяч долларов, – пояснил он. Я чуть не поперхнулся.
– Сколько?
– Двадцать тысяч долларов, – раздельно повторил Наум Борисович. – И не торгуйся, мальчик. Не стоит. Я тяжело вздохнул.
– Как скажете, Наум Борисович.
16
После встречи с Наумом Борисовичем у меня появилась цель. Простая и понятная. Продержаться две недели, максимум три. Эта цель придала смысл всем моим действиям. Продержаться, чтобы выжить, вот каким был этот смысл. НО держаться становилось все труднее. Козеля дышал в спину. Наступал на пятки. За ним была сила. За ним был Захар.
Нам же приходилось прятаться. И уже одно это ставило нас в невыгодное положение. Ведь прячутся только слабые. А слабых топчут и даже не извиняются. Так когда-то говорил дядя Коля. Теперь я узнал это на собственном опыте.
Осина не терял надежды все изменить. Он думал, что для этого достаточно убить Козелю. Потом убить Захара. Я с ним не спорил. Зачем? Он бы всеравно не стал меня слушать.
Осина придумал систему связи для нас. По пейджеру. Если мне что-то нужно было, я скидывал ему на пейджер номер телефона. В течении пяти минут Осина перезванивал. Мобильными мы пользовались только в крайнем случае. Все знают, что их легко прослушать.
