— Прямо здесь.
— Покупки, покупки! Знаю, сама не без греха. Кстати, что ты наденешь на венчание? Это может навести меня на мысль.
— Какое венчание?
Оказывается, замуж выходила дочь людей, которых мы обе знали по Саутгемптону. Меня не пригласили.
— Я не иду.
— И правильно делаешь. Воображаю, что за зоопарк там соберется. Однако что же делать с платьем? — Джун огляделась с выражением досады. — Где весь персонал? Когда они нужны, их не дождешься!
— Может, я на что сгожусь?
— Как мило с твоей стороны! Никто не даст совет лучше тебя. Я всегда завидовала твоему вкусу. Как по-твоему, это подойдет?
Джун сняла с вешалки платье из оранжевого шелка, все в рюшечках, и подняла для обозрения. Это было воплощение ее стиля. Ранняя Ширли Темпл, подумалось мне.
— Размер десять. Это на слониху! Я ношу шестой. Боже мой, где хоть одна продавщица?
— Прямо перед тобой.
Джун, склонив голову, всмотрелась мне в лицо и отмахнулась от этих слов как от неудачной шутки.
— Очень смешно! — буркнула она и снова принялась вертеть платье.
— Я работаю в этом отделе продавщицей.
Рука Джун разжалась, платье свалилось к ее ногам бесформенной оранжевой грудой. Я с интересом смотрела на отвисшую челюсть моей подруги.
— О, Джо!..
«Не обращай внимания, — сказала я себе. — Веди себя как ни в чем не бывало. Рано или поздно это должно было случиться. Разве не к этому ты готовила себя столько одиноких вечеров? Ничего особенного не происходит. Не важно, как другие оценивают твою жизнь, главное, как чувствуешь себя в этой ситуации ты».
— Что, уже нельзя и поразвлечься? — спросила я насмешливо. — Я еще не решила, чем займусь, а здесь хорошо думается.
— Понимаю. Но, Джо… не лучше ли было думать где-нибудь… я не знаю… где-нибудь еще?!
У Джун был такой вид, словно она с — трудом удерживалась от слез. Я нашла забавным тот факт, что это она нуждается в утешении, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. В самом деле, мне было так ее жаль, что я лихорадочно искала способ сгладить впечатление.
— Не нужно так удивляться! Это вполне приличная работа. Мне нравится. Честное слово!
Разумеется, Джун не поверила.
— Милочка, если дело в деньгах, я готова ссудить тебе…
— Большое спасибо, Джун, — перебила я. — От души благодарна, но ни за что не воспользуюсь твой добротой, скорее уж прыгну в угольную шахту с жерновом на ногах.
Мне так и не удалось добиться даже самой бледной улыбки, я подняла злополучное платье и вернула на вешалку.
— Вот что, я подыщу тебе что-нибудь стоящее.
Довольно долго мы спорили о том, что примерить — наши вкусы были диаметрально противоположны. Я стояла на своем, зная, что это первый и, быть может, последний шанс одеть подругу так, как я всегда мечтала, то есть элегантно. В конце концов я позволила Джун прихватить пару совершенно немыслимых нарядов и отворила для нее дверь в просторную примерочную с видом на Восемьдесят восьмую улицу и фонтан перед отелем «Плаза». Начался долгий процесс примерки. Джун мерила, а я оценивала, лишь иногда помогая ей с молнией или застежкой. Красное платьице в белый горошек, на котором она настояла, превратило ее в такое пугало, что мы обе чуть не умерли со смеху. Мы хохотали и хохотали, а в промежутках между взрывами смеха Джун принимала дикие позы перед зеркалом.
И вдруг, среди этого дурашливого веселья, я поняла, как сильно мне недостает беспечности прежних дней. Взрыв эмоций, мощный, как извержение вулкана, и стремительный, как удар молнии, заставил меня истерически разрыдаться. Ноги подкосились, я опустилась на диван и рыдала, а Джун обнимала меня и, как могла, старалась утешить. Это покажется странным, но только тогда, в примерочной, я со всей полнотой осознала, как мне тяжело — было, есть и будет теперь всегда.
— Я бы справилась, ей-богу, если бы не Моника, — говорила я сквозь слезы. — Это ведь случается сплошь и рядом, и большинство женщин как-то живут дальше. Я бы тоже жила… если бы только могла забыть, что Моника присвоила все, что мне дорого. Это невыносимо, Джун, понимаешь!
— Понимаю. Рада бы тебя приободрить, но не знаю как.
— Я и не подозревала, что могу так ненавидеть! — цедила я сквозь стиснутые зубы. — Это мания, с которой ничего невозможно поделать. Чем настойчивей я стараюсь выбросить Монику из головы, тем чаще о ней думаю. Представь, я теперь покупаю журнал «Мы» только ради светской колонки — чтобы знать, где она бывает и кого принимает у себя. На самом деле мне противно даже ее имя, и все-таки я листаю страницы в поисках его, как настоящий маньяк. По-моему, я схожу с ума…
— И такое случается сплошь и рядом, — задумчиво заметила Джун. — Помню, в колледже меня бросил приятель. Так вот, я ходила по его любимым барам, боясь и надеясь наткнуться на него. Это было как болезнь, и в конце концов я переболела.
— От любви до ненависти один шаг, вот почему единственное благо — равнодушие. Хотелось бы мне вдруг потерять к Монике всякий интерес, просто вычеркнуть из памяти. Увы, не получается.
— Это естественно, — заверила Джун, протягивая мне платок.
Я вытерла щеки и высморкалась.
— Бедная Джо! — Она вздохнула. — Тебе не понравится мой совет, но думаю, стоит на время покинуть Нью-Йорк.
— И оставить победу за ней? К тому же я люблю этот город.
— Пойдем выпьем чаю. — Джун начала переодеваться в костюм.
— Не могу, моя смена закончится только в четыре. — Вспомнив Рут и то, что случилось между ней и Люциусом, я спросила: — Скажи, ты веришь в возмездие из могилы?
С минуту Джун переваривала вопрос с жакетом в руках.
— Мертвый может испортить жизнь живому только в виде неудобоваримого бифштекса, — ответила она без тени юмора. — Твой вопрос показывает, что ты определенно не в себе.
— Конечно, не в себе! Не в той себе, какой была!
Я идиотски захихикала.
Встреча с Джун встряхнула меня. Вернувшись с работы, я встала перед зеркалом и попробовала оценить свою внешность. Хотя на работе вокруг меня было множество зеркал, я не имела представления о том, как выгляжу. Я словно стала невидимой для собственных глаз или намеренно стирала свое отражение из общей картины за стеклом. Теперь на меня смотрело невзрачное создание. Ни следа грации, с которой я когда-то двигалась по ковровой дорожке жизни. Я стала воплощением тысяч и тысяч женщин, бредущих из одного дня в другой, спотыкаясь о камни, шлепая по лужам, замерзая на холодном ветру, впадая то в беспокойство, то в отчаяние. Я вывалилась из воздушного замка и переломала кости.
Неудивительно, что Джун не узнала меня, — я и сама не верила своим глазам. Я махнула на себя рукой, я себя запустила, превратившись из царевны в лягушку — толстую, пучеглазую, неуклюжую. «Ты можешь быть объектом зависти или жалости, третьего не дано» — так когда-то говорила моя мать. Глядя на себя в зеркало, я остро сознавала, что зависть не в пример лучше.
