будет облегчить душу перед вами. Собственно, для этого я вам и пишу. Сойти со шхуны мне не суждено, священника на ней нет, а я вдруг ощутил потребность рассказать кому-нибудь, что подвигло меня на деяния, которые подавляющее большинство людей посчитали бы преступными. Оправдаете ли вы меня, простите ли — это не имеет значения. Прошу лишь об одном: дочитайте до конца… — какое длинное вступление!
— Алекс, не будь жестокосердным. Подумай: легко ли было бы тебе признаться в девяти убийствах?
— Но довольно пустословия. Я обмолвился, что люди, собранные мною на шхуне в качестве экипажа, — мои друзья. Это абсолютная правда. С каждым из них меня связывает не шапочное знакомство, а многолетняя дружба. Скажу больше: многим из них я обязан жизнью. Рамос вытащил меня из переделки в мексиканской таверне, Карл подобрал в Северном Ледовитом океане, когда лодка, на которой я плыл, разбилась о торос. Близ австралийского побережья на меня напала акула, и если бы не Джимба, мои кости хрустели бы у нее на зубах. Мне всегда сопутствовала удача, я объездил весь мир, десятки раз бывал на грани смерти, но всегда находился кто-то, кто не давал мне погибнуть. И я открыл для себя, что добрых людей, способных на самопожертвование, больше, чем мы привыкли думать… — Максимов перевернул страницу и поднял голову от письма. — Я ничего не понял, Нелли. Он убил своих друзей в знак благодарности?
— Не отвлекайся, Алекс. Он сейчас все разъяснит. В противном случае, зачем бы ему это писать?
— Итак, я странствовал, обрастал друзьями, принимал от них помощь и часто задавался вопросом: чем же могу выразить им свою признательность? Так получалось, что действовали они бескорыстно, и судьба крайне редко предоставляла мне шанс сделать для них что-то, равноценное тому, что они делали для меня. Как вы уже знаете… и как догадывались с первых часов пребывания на шхуне, я — врач. Врач, без ложной скромности, неплохой, разбираюсь в различных медицинских сферах. И, поддерживая связь со своими друзьями, я стал замечать у некоторых из них признаки неизлечимых заболеваний. Что скрывать, сеньора, мы живем в несовершенном веке. Мним себя просвещенными, делаем открытия, но все еще не можем побороть ни чахотку, ни проказу, ни инфлюэнцу… А они, вкупе с другими болезнями, ежегодно уносят миллионы жизней по всему свету. Немудрено, что и часть тех, кем я особенно дорожил, попала в черные списки. Хардинг после золотых приисков стал чувствовать себя плохо, у него выпали волосы, на коже появились волдыри и ожоги. Индейцы толкуют о золотом проклятии, но я знаю, что есть такая болезнь, которая поражает старателей и приводит к образованию злокачественных опухолей[2]. Мак-Лесли — огромный и сильный, как буйвол, — страдал от недуга, названного греками «диабетом». Предложенная французами диета — единственное известное сегодня лечение — не действовала, он терял сознание, и я видел, что осталось ему недолго. У Карла было наследственное психическое расстройство, которое с течением времени привело бы его к беспросветному помешательству. Он либо совершил бы что-нибудь непоправимое и попал на эшафот, либо окончил бы свои дни в желтом доме… Подобные откровения я мог бы сделать и об остальных членах команды, которые к моменту, когда вы читаете эти строки, уже наверняка все до единого мертвы. Но я дорожу каждой минутой и хочу успеть сказать вам главное…
Алекс умолк, ему требовался перерыв. Не то чтобы его утомила читка, нет. Но совершенно невероятными были признания капитана, чтобы воспринимать их с лету, без мысленного переваривания. А Анита — та ничего, слушала с видом участника консилиума, которому коллега втолковывает то, что и так было понятно.
— Следующие два-три абзаца можешь пропустить. Или лучше пробеги их глазами и сверь с тем, что я скажу… Капитан пишет, что друзей у него было много, но эти девять входили в категорию обреченных. Причем настигавшая их смерть обещала стать мучительной. Тогда-то он и придумал этот рейс в никуда — на судне с символическим названием «Избавитель» и с грузом, состоящим из бесполезного песка. Шхуна не должна была дойти до Маракайбо. Истребив экипаж, он взорвал бы ее вместе с собой при помощи реактивов, которые для этой цели хранил в сундуке. Думаю, таков был изначальный план.
Максимов просмотрел следующую страницу.
— Да, об этом он и пишет… «Хотел избавить их от страданий… это и стало бы моей благодарностью… Я рассматривал их положение с медицинской точки зрения и сделал вывод, что так будет лучше…» По-моему, у него не все дома! — и Алекс покрутил пальцем у виска.
— Мы не вправе его осуждать, он действовал с позиции милосердия. Не смотри на меня так, Алекс… Я бы никогда не смогла спровадить ближнего к предкам, у меня бы рука не поднялась. Но Руэда — медик. А знаешь, что писал по этому поводу Фрэнсис Бэкон в шестнадцатом веке? «Врач должен не только пытаться излечить больного, но и стараться облегчить его муки, даже тогда, когда спасти его нельзя. Возможность сделать смерть больного легкой воспринимается в этом случае как великое счастье…» Великое счастье — вдумайся в эти слова!
Максимов и к Бэкону применил неблагозвучный эпитет, но затягивать полемику не стал, вновь углубился в чтение письма, желая поскорее добраться до сути.
Анита же, не встретив сопротивления, говорила дальше:
— Я с самого начала обращала внимание на то, что убийца стремится причинить жертвам минимум боли. Удар кинжалом в сердце или выстрел в лоб — это мгновенная смерть. Мак-Лесли и Деметру он убил во сне, они даже улыбались… Для Хардинга был приготовлен быстродействующий яд, для Накамуры — электрический разряд, который сразу парализовал его и отнял чувства.
— Все это так… Но что произошло с Карлом и Джимбой? Они погибли, когда капитан сам уже покоился на дне Карибского моря. Как он достал их оттуда?
— Вот это самое интересное… У меня есть версии, но давай дочитаем письмо. Может, сеньор Руэда по доброте своей подарил нам и эту разгадку?
Алекс распрямил последнюю страницу. Буквы на ней были написаны второпях и с помарками, словно капитан очень спешил.
— Свое письмо я дописываю под обстрелом пиратов. Предвидеть их появление было невозможно. Я запустил реакцию синтеза гремучего серебра, и у меня есть минута-две, чтобы сказать вам, сеньора, и в вашем лице всем людям Земли последнее прости. Я знаю, что погибну, но эта участь куда благороднее той, которую я задумал вначале. Что касается моего плана, то он будет доведен до конца и без моего непосредственного присутствия. Я
