и поднимаюсь в свою комнату. Ложусь на кровать и кормлю грудью.
Сынишка сразу успокаивается, а и я сама засыпаю. Просыпаюсь затемно от звуков смеха, доносящегося из открытого окна. Долго лежу, думая о том, куда поехал Карим после условного освобождения. Может отмечает? А может с Мариной тайно встречается? Почему он так и не приехал сюда? Ну ладно я, но неужели он не хочет увидеть сына…
Такого красивого, такого сладкого малыша…
Оставляю малыша на кровати спать, сама принимаю душ и беру телефон. Ни одного пропущенного, ничего. Я открываю запись суда, которую мне скидывали еще днем. Карим выглядит осунувшимся, но строго и презентабельно… Людей на суде так много, словно его пришел линчевать весь город. Только гильотины не хватает.
Убираю телефон, встаю с кровати.
Выглядываю в окно, где сидят и разговаривают все те, кто ждал меня в гостиной, кто готовил меня к интервью, задавая порой самые каверзные вопросы. Они жарят шашлык, что — то бурно обсуждая.
Кто бы из простых людей знал, что президент может так смеяться, чокаясь со своим другом.
Вздрагиваю, когда дверь в комнату внезапно открывается. Страх царапает нервы и хватаю лампу, готовая в любой момент звать на помощь…
Но на пороге черная тень, лицо которой вскоре материализуется в моего мужа.
Я замираю от удивления, опускаю лампу обратно.
— Привет. Кого боишься?
— Уголовников всяких.
Карим усмехается, закрывает двери… Коротко смотрит на спящего молодца и направляется прямым шагом ко мне.
Я отшатываюсь, не понимая, что ему сейчас нужно. Да и как охрана вообще пустила его сюда.
— Дождалась меня, жена?
Мне бы обижаться, но его тон выводит на позитивную эмоцию, заставляет улыбаться.
— Где ты был? Тебя утром отпустили.
— Это суд был утром. Потом куча формальностей, подписей… Надеялся, кстати, тебя на суде увидеть.
— У меня было интервью, где мне пришлось в красках расписывать историю нашей нежной любви, — мой голос сочится сарказом. — Мне кажется ведущая даже прослезилась.
— Ну а что… Хорошая же история, — пытается он моей щеки коснуться, но я убираю его руку.
— Лживая, как и все твои слова и чувства.
— Ясно, — усмехается он, подходит к кровати, некоторое время смотря на своего сына. — Капец он вырос за две недели.
— И все? — поворачиваюсь, смотрю как он стягивает с себя кофту, штаны и спокойно направляется в душ. Как дома, честное слово. — И «ясно» это все, что ты можешь сказать?
Перекладываю Луку в кроватку и иду за Каримом.
— Карим!
— А что ты хочешь услышать? — открывает он воду и стоит, совершенно не стесняясь своей наготы, словно мы уже лет десять женаты. — Что я люблю тебя, нашего сына, что не могу без тебя, что осознал это, когда чуть не потерял тебя, что сделал бы все ради твоего счастья. Поверишь?
— Нет конечно! Ты всегда все делаешь ради своего отца, вот и сейчас…
— И ведь не осудишь меня за такое, верен родине, как отцу своему, — умывается он, намыливает голову, пока я топаю ногой, посматривая на его плотский живот и крупный член, спокойно висящий между ног.
Сжимаю свои бедра, чувствуя, как между ними наливается влага.
— Не паясничай, Карим. Чтобы ты мне не сказал, я в твою любовь не поверю.
— Это я еще у врача понял. И по тому, что ты на сообщения мои не отвечала. Не стыдно отказывать узнику в паре добрых строчек?
— Не говори мне про стыд и совесть. В твоем словаре нет таких слов.
— Договорились, говори ничего не буду. Делать буду.
— Что делать?
— Пока не придумал. — пожимает плечами, а потом хмыкает и резко втягивает меня под воду.
— Ты что делаешь! Не смей, — бью его по руке, но этот камикадзе продолжает сжимать мою грудь, выдавливая из нее капли. Господи… Как же приятно… — Перестань, карим, ничего не будет. У нас будет фиктивный брак и как только все уляжется мы разведемся, понял?
— Понял, понял, — сдирает он с меня мокрый халат, под которым ничего черт возьми нет. Опускается на колени, закидывая одну ногу себе на плечо. — Соскучился по твоей дырочке, капец как…
— Мне вообще нельзя заниматься сексом, — хватаю его мокрые волосы, пытаюсь отодрать от своей промежности, но стоит Кариму найти клитор и вырубить воду, как меня пронизывает тонкими ниточками электричества, окутывает каждый нерв, подсвечивая нейроны. Боже… Боже… Мне нужно остановить его и заставить убрать руку с моей груди, вторую с моей задницы. — Нельзя, Карим.
— Мы и не занимаемся сексом, никакого риска…
— Сволочь… — выдыхаю, ударяясь затылком по кафелю… Да… Да… Да…
Он еще и пальцы добавляет, не пытаясь войти, но растирая вход, лаская половые губы, пока язык снова и снова ласкает в нужном месте.
Мгновение…
Раз… два,… три… Перед глазами взрывается солнце, опаляя кожу всего тела. Я стону в полный голос, сама себе закрывая рот. Тут же чувству. Сквозь пелену, как Карим разворачивает меня спиной, просовывая свой член ровно между бедер.
— Посильнее сожми…
— Мне нельзя — еле шевелю языком, — но руки ставлю на стену, чувствуя, как с помощью мыла член резко дергается зажатый моими ляшками.
Всего пару резких рывков и Карим вжимается лицом в мою спину головой, обнимая руками. Мне немного неудобно, что он жамкает мой живот. Я хочу убрать его руки, но он только крепче к себе прижимает.
— Это ничего не значит, — пытаюсь убедить сама себя.
— Ну это понятно… Завтра папе своему объяснять будешь, — усмехается Карим, выхолит из душевой и раскрыв для меня халат. Я тут де надеваю его и отправляюсь в кровать, где сворачиваюсь клубком, не желая больше разговаривать с Каримом. Хотя тело благодарно ноет от всего, что он со мной сделал.
Глава 44
Утро выдается суматошным. Людей в доме слишком много, и каждому надо со мной поговорить, что-то рассказать, что-то спросить и, конечно, понянчить Луку. Стоит мне ненадолго уединится, как обязательно раздается стук. Неужели все думают, что если я вдруг окажусь наедине с собой или ребенком, то сразу порежу себе вены или еще чего? А еще все упорно держат меня подальше от Карима, словно он заразен. Отец постоянно дает ему задания, братья берут с собой в магазин, мамы заставляют помогать на кухне. Он словно отбывает повинность, перед всеми, но только не передо мной. И так несколько дней. Я даже ночью его не вижу, потому что ложусь спать гораздо раньше него, да еще и в отдельной комнате. Он постоянно кому-то что-то объясняет, кому-то что-то доказывает. Суд, вроде, бы кончился, а