отмечены его многочисленные литературные труды…
Народу в метро было немного. «Час пик», когда люди спешат на работу, кончился, и теперь многие скамейки в вагонах были полупустыми. Опустившись на одну из них рядом с Евдокией, Иван привалился к спинке и задумался. Он пытался припомнить бой, после которого получил от Еременко орден Красной Звезды. Память почему-то сохранила о нем лишь какие-то обрывки…
Дело было там же, в Сталинграде, уже в самом конце оборонительных боев. Панарин по-прежнему командовал остатками своего полка. В строю оставалось лишь полторы сотни человек, большая часть из которых была ранена. Орлова, потерявшего много крови, увезли в медсанбат.
Запомнилась, как это ни странно, дата случившегося – 13-го ноября. В тот день немцы предприняли последнюю отчаянную попытку захватить Сталинград. Строжайший приказ самого фюрера требовал осуществить это во что бы то ни стало. Часть фашистских войск на узком участке фронта прорвалась к Волге южнее Сталинградского тракторного завода. Полку, точнее – тому, что от него осталось, пришлось отойти немного к северу. Здесь им удалось закрепиться, с трудом сдержав натиск фрицев, но те лезли напропалую…
Чуть позже немцы сумели даже расширить участок прорыва, однако это было их последним успехом.
Полк Орлова стоял насмерть. Панарин трижды лично подымал бойцов в контратаки – все попытки врага продвинуться вперед были отбиты. Но и людей у Ивана осталась горстка. Да и сам он был ранен, правда, не тяжело – в левое предплечье, навылет. Санитарка наскоро перевязала кровоточащее пулевое отверстие. Уйти с позиций он и не подумал. Не до того было.
Вдруг наступило страшное затишье. Иван еще подумал, что гитлеровцы собираются с духом, чтобы начать новое наступление. Но время шло, а с немецкой стороны не раздавалось ни одного выстрела…
Прошло часа два, не меньше. Тишина наступила такая, что звон стоял в ушах. И вдруг Панарин понял: все! Немцы выдохлись.
Он оказался прав. Оборонительный период Сталинградской битвы закончился.
На другое утро к ним на позиции опять приехал Еременко. Выслушав доклад Ивана, он неожиданно сказал;
– Ну, Панарин, ты даешь! Придется тебе еще один орден выдать. Заслужил! Молодец! Трудно представить себе, как вы смогли такими малыми силами выдержать такой зверский напор фашистов!..
А 19 ноября сорок второго года началась Сталинградская наступательная операция, закончившаяся полным окружением и разгромом армии Паулюса…
Военкомат встретил их не слишком любезно. Секретарша военкома сухо велела Евдокии, чтобы та осталась в приемной, поскольку только супруг ее приглашается в кабинет. Иван хотел было возразить, но жена остановила его протестующим знаком руки. Не спорь, мол, у них, видно, порядки такие.
Военком выслушал объяснения Панарина молча. Когда тот умолк, наступила долгая пауза: полковник, очевидно, обдумывал его слова. Потом укоризненно сказал:
– Готов поверить вам, Иван Викторович. Но почему же вы не позаботились в дальнейшем о документальном оформлении этих наград?
Иван только пожал плечами. К чему слова? Война ж была. Дрались не на жизнь, а на смерть. Каждый день собой рисковали. Тут не до бумаг. Да и забылось как-то. Ведь сам командующий фронтом Еременко вручал ордена. Какие могли быть сомнения?
– Понимаю… – протянул наконец военком, так и не услышав ответа. – Фронт все-таки. Не до того! Но видите, во что это вылилось? И я, при всем желании, не могу вам помочь. Рта, позорящим вас людям, не закроешь. Так что, извините… Ордена придется оставить нам. Таков приказ свыше. Ну а уж вы дальше сами разбирайтесь. Не мне учить такого опытного фронтовика и знаменитого писателя.
Иван вышел из кабинета военкома на негнущихся ногах. В душе был такое отчаяние, что впору взять и застрелиться. Он бы, вероятно, так и сделал (оружие у него было наградное). Одна лишь мысль терзала: память… память о нем так и останется опозоренной. Вот с этим нельзя было примириться!
Глава 10
Антон не находил себе места. Особенно после того, как узнал, что у Панарина в военкомате отобрали ордена, о которых писал Хунштин. Он понимал, что с формальной точки зрения все правильно. Но душа восставала против случившегося. Ведь могли же повременить и разобраться, что произошло на самом деле! Не мог боевой офицер, тем более писатель, содрать награды у мертвецов. Ни в какие морально-этические рамки такое кощунство не лезло.
Перегудов понимал, как тяжко сейчас Ивану: сам бы на его месте сгорел со стыда. И как бы они ни старались утешить старого друга, это, конечно, мало помогало. Панарин выглядел потерянным. За последнюю неделю он очень похудел – костюм сидел на нем мешком. Вероятно, ничего в рот не лезло. Ходил Иван ссутулившись, как бы придавленный сверху чем-то неимоверно тяжелым…
Даже боль об умершей любимой отступала у Антона на второй план, хотя и оставалась очень сильной. Горе, внезапно обрушившееся на старого друга, давило. Эти два тяжких чувства переплетались между собой и не давали Перегудову покоя. Он и спал плохо, и ел через силу…
В то утро Антон проснулся рано, даже, пожалуй, слишком рано – не было еще и шести. Солнце только начало заглядывать в окошко, спальная комната лишь чуть посветлела. На потолке заиграли крохотные серебристые блики. День, как видно, ожидался погожий.
Перегудов долго лежал, не вставая. Настроение, как и все последние дни, было паршивым. Мысли вновь вернулись к Панарину. «Как он там? – подумалось. – Очухался хоть немного?.. Пожалуй, нет… Как бы вся эта свистопляска не кончилась для него плохо. Всякое ведь может случиться… Здоровьеце-то у Ивана не ахти!..»
Антон снова представил себя на месте друга. Окажись, например, его медаль «За отвагу» принадлежащей кому-то из убитых бойцов… Ведь он тоже получил ее из рук командующего фронтом.
Перегудову вдруг отчетливо припомнилась та, давняя уже, фронтовая история. Когда же она произошла?.. В самом конце сорок четвертого, пожалуй. Нет, наверное, уже в начале сорок пятого, в Польше. Новый год они уже, помнится, встретили в окопах. А наступление на Кенигсберг началось позднее. Наши войска форсировали какую-то небольшую речушку и закрепились на плацдарме. С него-то и намечалось начать новое продвижение вперед…
Антон был уже в саперной роте, куда попал, можно сказать, случайно. В запасном полку, куда новобранцы прибыли с призывного пункта, расположенного в городе Батайске близ Ростова-на-Дону, он числился в пехоте. Их нещадно гоняли с утра до ночи. Учили переползать, рыть окопы, стрелять, метать гранаты, идти в атаку, в общем – всем фронтовым премудростям. К вечеру все валились с ног. Нагрузочка была не просто тяжелой, она выматывала все силы. После команды «Отбой!» они мгновенно засыпали.
Солдаты
