задумано Всевышним, а любые попытки сопротивляться противоречат его воле?
«Забавно, как часто ты стал думать о Создателе, господин ученый», – усмехнулся Сева, коснувшись места на груди, где однажды болтался крестик. Та самая запись в дневнике, заметка про неверие в Бога – разумеется, ложь. Вернее, самообман. Еще точнее – попытка оправдать собственный выбор. Ведь далеко не всегда Осокин рассуждал с позиции атеиста-циника. Было время, когда он повторял: «Бог есть любовь, он же – весь мир».
Мальчишка верил истово. Молился выходя из дома, перед едой и до того, как уснуть. Он обращался к Господу в любой беде, в миг, когда требовалась защита, помощь или хотя бы смирение. Серьезность, с которой Осокин изучал Священное Писание, умиляла. В шутку ему даже прочили большой церковный чин, а потом случилось оно. Потрясение, что взорвало убеждения, как камень, брошенный в вазу из хрусталя. Юнец так и не смог простить Творцу равнодушия. Как следствие – ударился в науку, отыскав идеалы и ценности на замену.
Переписать картину мира оказалось несложно. Широкими мазками Сева закрасил все, перед чем благоговел однажды. И случилось это так давно, что из памяти напрочь стерлась эпоха праведности. А может, его лишь ненадолго укрыло пеплом, что бесследно сошел сейчас, в разгар великой бури? Новая краска потрескалась и облупилась. Парень отчетливо видел библейские сюжеты в происходящем. Он бесконечно думал о высшем смысле происходящего и способности Бога все наладить. Подобным образом, вероятно, мыслит каждый, кого поглотило несчастье. Осокин – в том числе.
Железная дверь застонала вновь. Похититель вернулся с полной тарелкой спагетти болоньезе. Исходящее паром блюдо приземлилось на хромой столик. От первых же ароматов рот Севы заполнило слюной, а живот мучительно свело.
– Привет, – выдохнул мужчина. – Надеюсь, трех дней было достаточно? Готов передать формулу, а после – отужинать как следует?
– Нет, – сухо бросил Осокин. – Считайте, что я на безуглеводной диете.
– Остряк! – хмыкнул преступник. – Но это ненадолго. Еще пара дней, и котелок у тебя варить перестанет. Тогда запоешь как миленький…
– Как тебя зовут?
– Что?
– Ты ведь расслышал мой вопрос, – закатил глаза Осокин. – Раз уж периодически заглядываешь в гости, представься.
– Не положено, – буркнул надзиратель.
– Кем не положено? На кого ты работаешь? Могу я с ними поговорить?
– Наглости тебе не занимать. Ну что же, если это принципиально, зови меня Казимиром.
– Ничего глупее не придумал? – Сева карикатурно сморщился.
– Думаешь, задайся я целью обмануть, выбрал бы такое дурацкое имя? Нет, представился бы Лёшей или, к примеру, Сашей. Но так уж вышло, что отец у меня большой поклонник Малевича.
– Любопытно… – Пленник через силу поднялся с кровати. – Что же, Казимир, расскажешь, зачем вам мои исследования?
– Чтобы их уничтожить, конечно. Ну, или найти антидот к этой отраве. – Зацепив макароны вилкой, Казимир дернул бровью.
– Благодарю за откровенность, но вы, право, что-то напутали. Яды убивают людей, а моя суспензия, наоборот, поможет им выжить.
– Ошибки нет, – покачал головой мужчина. – Как минимум, с нашей стороны. Ты взаправду создал токсин, способный погубить целую планету.
– О чем речь?
– В начале прошлого века на земле проживал один миллиард человек. На данный момент – свыше восьми. Как по-твоему, на сколько лет нам хватит ресурсов? Хотя нет, давай иначе: как быстро кончится кислород в лифте, что битком набит всяким отребьем?
– Вы ведь о людях говорите… – Сева наблюдал, с каким аппетитом ест его оппонент.
– Человек человеку рознь, – нагло улыбнулся Казимир. – И давай не будем лукавить, без одних этот мир обойдется, а без других только лучше станет.
– Звучит как неприкрытый фашизм.
– Бог с тобой! – рассмеялся мужчина. – Наций мы не выделяем, а вот отдельных людей – разумеется! И цвет кожи тут ни при чем. Единственный критерий – полезность. В конечном итоге ты либо двигатель прогресса, либо его кандалы.
– И вновь все упирается в деньги?
– Мимо. Деньги ничего не значат. Ты и сам это верно подметил. Мы всего лишь строим идеальное общество. Впрочем, идеал – это что-то недостижимое, а у нас есть верный план, реализация которого – вопрос времени.
– Мы… нас… с кем я вообще имею дело?! – постепенно заводился Сева.
– Неважно. Единственное, что действительно имеет значение, – твое будущее. Давай, хватай ручку, пиши чертову формулу. И поторопись, а то ничего не останется. – Очередной клубок спагетти, закрученных на вилке, отправился в рот Казимиру.
– Почему бы вам просто не убить меня?
– Это просьба? – неразборчиво бормотал Казимир.
– Нет, просто рассуждаю вслух.
– Во-первых, ты мог передать свои наработки коллегам, чего, согласно наблюдениям, не случилось, но кто знает? Во-вторых, мы все еще надеемся заманить тебя в наши немногочисленные, но весьма эффективные ряды. Босс точно обрадуется, он твой преданный фанат.
– Все окончательно спуталось! Я вам нужен как ученый?
– Разумеется. Будешь трудиться во благо хороших, состоятельных людей. Они в долгу, уж поверь, не останутся!
– И все-таки нет, – превозмогая слабость, произнес Осокин.
– Ладно. – Казимир развел руками. – Тогда до встречи!
– А поесть оставите?
– Конечно! – кивнул мужчина. – Вот, держи!
Нарочно уронив тарелку, похититель раздавил ее подошвой ботинка, а следом украсил окурками из жестяной банки. С болью созерцая глумление над едой, Осокин злился, но понимал, что все это – последствия его выбора. Того самого выбора, что он делает каждую минуту и что с каждым разом дается ему все сложнее.
* * *
Мировой кинематограф убедил нас в следующем: апокалипсис – штука мгновенная, он приходит нежданно-негаданно, посреди ясного дня, когда ровным счетом никто его не ожидает. Он словно вспышка, после которой толпу накрывает паника. Люди бегут, сбивая друг друга с ног, кричат и толкаются, каждый пытается спастись, но большая часть умирает мгновенно. Избранным счастливчикам удается найти укрытие, в котором они до конца дней своих выживают в нечеловеческих условиях.
В реальности все, конечно, иначе. Судный День наступает неспешно. Все не так драматично, но по-настоящему неотвратимо. Мировой продовольственный кризис не спровоцировал драк в супермаркетах. Никто не бился за последнюю буханку хлеба. Более того, полки магазинов не опустели. Вот только цены унеслись куда-то в стратосферу, мгновенно лишив среднестатистического покупателя его способности платить. Кризис развивался этапами. День за днем. Неделя за неделей. Месяц за месяцем. В нем не было той пугающей динамики, что заставит толпу слететь с катушек. Но даже слепец понимал траекторию полета… оно же – падение.
В поисках выхода миллионы россиян решили попытать удачу в сельской местности. Там, где их соотечественники по-прежнему вели хозяйство, подолгу не выбираясь в город. Многим это казалось решением. Плохеньким, угнетающим, но все же решением. До тех самых пор, пока не выяснилось, что в отдельные регионы нашей необъятной родины смерть наведалась задолго до… Покосившиеся избы, заброшенные угодья и кучки спившихся маргиналов, последнее умение которых – отличать этанол от метанола, и то далеко не всегда.
Из времен года осталось лишь отчаяние, и было оно покорно-молчаливым. Будто все давно смирились с тем, что в
