одно предложение, Джоуи.
— Давай, — она тихо смеется, протягивая мне руку.
— Прекрасно, — говорю я со вздохом, откладывая книгу.
Я иду за Джоуи по коридору. От нее веет нервной энергией. Что, черт возьми, происходит?
Она останавливается у двери в столовую и поворачивается ко мне:
— Я знаю, что у него действительно хреновый способ показать это, но Данте сделал бы для тебя все, Кэт, — затем она наклоняется вперед и быстро чмокает меня в щеку, прежде чем открыть дверь. — Чудесно проведите время.
Она уходит, и я вхожу в комнату. Данте сидит за обеденным столом, одетый в черную рубашку и черные брюки от костюма. Рукава его рубашки закатаны, обнажая огромные, покрытые татуировками предплечья. Я так сосредоточена на нем, что мне требуется мгновение, чтобы увидеть лепестки белых роз, разбросанные по столу, и свечи, стратегически расставленные по всей комнате. Он встает, когда видит меня, и внезапно я чувствую себя очень раздетой в своих леггинсах для беременных и майке, не говоря уже о старом кардигане, который когда — то принадлежал моей маме. Да, именно столько лет некоторым моим вещам.
— Что все это значит? — я спрашиваю его, нахмурившись.
— Кажется, это называется ужин, — говорит он, выдвигая стул напротив себя и указывая мне сесть.
Я сажусь на предложенный стул и только тогда вижу восхитительное предложение мира, стоящее в центре стола. Я наклоняюсь и внимательно рассматриваю чизкейк своей мечты.
— Это от Моны?
— Так и есть.
— Как ты узнал о моем фетише на соленые карамельные чизкейки?
— Джоуи рассказал мне, — отвечает он, садясь.
— Конечно. Я рассказал ей об этом некоторое время назад. Хотя я и не предполагала, что она продаст меня тебе.
Вспышка раздражения мелькает на его лице, но когда он видит мою усмешку, она исчезает:
— Она не предавала тебя. Она на самом деле сказала мне, каким мудаком я был.
Мои глаза сужаются, когда я смотрю на него:
— Серьезно?
— По — настоящему.
— Она мне всегда нравилась.
— Лгунья, — говорит он, подмигивая, и мое сердцебиение учащается. Почему большую часть времени он должен вести себя как такой высокомерный инструмент, когда он может быть таким?
— Итак, можно мне кусочек? — спрашиваю я, протягивая руку к ножу в центре стола.
— Как насчет того, чтобы сначала поужинать? София готовит твое любимое блюдо.
— Ее потрясающая лазанья? — я стону, когда мой желудок громко урчит.
— Да.
— Тогда я могу подождать, — кладу руки на стол перед собой.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он, его глаза сузились, когда он пристально наблюдает за мной.
Я тереблю изодранный край своего старого кардигана. Сейчас я чувствую себя совсем не красивой, но жар в его взгляде говорит мне, что он не лжет. Это заставляет меня ерзать на своем стуле. Черт возьми, я так легко поддаюсь ему.
Как будто читая мои мысли, он тихо смеется:
— Что? — я сжимаю бедра вместе под столом.
— Мне нравится, как ты краснеешь всякий раз, когда я делаю тебе комплимент, котенок.
Я опускаю взгляд на стол, и мой румянец становится еще гуще:
— Это смущает.
— Это восхитительно.
Я сглатываю, позволяя своему пристальному взгляду вернуться к нему. То, как он все еще смотрит на меня, никак не уменьшает жар на моих щеках или между бедер. К счастью, София входит в столовую с огромным блюдом лазаньи и разрушает чары, которыми он меня околдовал.
Кладя руки на живот, я тихо стону:
— Думаю, я съела слишком много.
— Ты почти не съела чизкейк, — отвечает Данте, наблюдая за мной с другого конца стола.
— Потому что это больше, чем моя голова. Ты должен был съесть кусочек.
— Я не ем сладкого, — отвечает он со злой усмешкой. — Ну, кроме тебя, котенок.
Я краснею от его слов. Нам удалось провести очень вежливый, граничащий с приятным ужин, без каких — либо разговоров о сексе или другом огромном слоне в комнате — нашей предстоящей свадьбе.
— Тебе просто нужно было пойти туда, не так ли? — я шепчу, кладя прохладную руку на свою раскрасневшуюся щеку.
— Я не могу не пойти туда с тобой, — говорит он, теперь его тон низкий и серьезный. От этого по моим предплечьям бегут мурашки, а внутри все становится жидким. Рядом с ним я такая рабыня своих гормонов, особенно теперь, когда я беременна. Как будто мое тело каким — то образом подключено к его телу.
Я тереблю выбившуюся нитку на рукаве моего кардигана, потому что внезапно воздух снова становится напряженным, заряженным электричеством и сексом. Он отодвигает свой стул и подходит к моей стороне стола. Я ожидаю, что он поднимет меня и швырнет на обеденный стол, потому что, похоже, именно так заканчиваются наши встречи, подобные этой. Но вместо этого он падает на колени.
Когда он достает красивое кольцо с изумрудом, я чуть не падаю в обморок. Он держит его между большим и указательным пальцами, и темно — зеленый драгоценный камень сверкает в свете свечей.
— Ты выйдешь за меня замуж, Кэт?
Вместо ответа я сижу здесь, как идиотка, и моргаю, глядя на него.
— Возможно, мне следовало сделать это раньше, — говорит он со вздохом.
— Хотя это не изменило бы причины, по которой ты меня спрашиваешь, — напоминаю я ему, мой голос едва слышен как шепот.
Он проводит рукой по моему нежно округлому животу, прежде чем взять мою руку в свою, переплетая свои пальцы с моими:
— Мы в этом вместе, Кэт. Я и ты. Мой отец может отправляться в ад, мне все равно. Имя Моретти — это империя, построенная на вековом фундаменте крови и традиций. Это мое наследие. Все, что у меня есть, и все, чем я являюсь, пропитано страданиями других и увековечиванием устаревших традиций. Этот дом и все, что в нем, было построено и куплено на пропитанные кровью деньги, — говорит он, потирая подушечкой большого пальца костяшки моих пальцев и пристально глядя мне в глаза. — Все в моей жизни было дано мне из — за того, кто я есть. Все, кроме тебя, котенок. Ты — единственное в моей жизни, что я когда — либо по — настоящему выбирал для
