пришлось срочно выносить из лавки все драгоценности. Его жена сидела в их квартире наверху, читала газеты и делала пометки на итальянском, складывая листы в пустую банку из-под муки. Она вырезала статьи о «бритальянцах» и «итальяшках», которых задерживали на улицах Лондона за мелкие преступления или по подозрению в них. В статьях упоминались азартные игры, нелегальное производство вина, продажа крепких спиртных напитков на черном рынке, скупка краденых ювелирных украшений. На самом же деле итальянской фамилии было вполне достаточно, чтобы человека сочли замешанным в преступлении.
Вскоре у самого Матиуцци появились доказательства того, что вот-вот случится беда. Конюший из Холирудского дворца[123] явился без предупреждения и потребовал рубиновую брошь и набор булавок, заказанные королевской семьей. Вообще-то они договаривались, что Матиуцци будет хранить украшение до самой церемонии, которая состоится следующей весной. Он рассудил, что раз они пришли раньше, то определенно что-то знают. Он отдал брошь, не получив никаких объяснений.
Доверившись предупреждению брата, за два дня Матиуцци с сыном убрали с витрин настоящие украшения с драгоценными камнями и, дабы не вызвать подозрений, заменили их подделками.
Если враг невидим, стоит брать с него пример.
Матиуцци завернул драгоценности в кусок муслина, засунул их в карман пальто и отправился на утреннюю мессу в собор Святого Андрея. По окончании мессы он не вышел через главный вход, а прокрался в ризницу и спустился по ступенькам в крипту[124], где и спрятал украшения в стене. Затем Матиуцци вернулся в лавку, уверенный, что его никто не видел.
В лавке звякнул дверной колокольчик. Отец и сын разбирали инструменты в мастерской. Они переглянулись. Амадео жестом велел сыну остаться, а сам снял фартук и пошел к входной двери.
– Чем могу помочь, сэр?
– Меня прислал к вам Антика. – Капитал был гладко выбрит и одет в морскую форму. – Капитан Джон Мак-Викарс. Я хочу купить женские часы.
Матиуцци достал с витрины бархатный лоток. Он выложил на стекло двое золотых часов: одни с кожаным ремешком, другие с ремешком из кожи и металла. Из всех ценных вещей в лавке остались только эти. В случае чего Матиуцци собирался надеть их на руку.
– Нет-нет, эти ей не подойдут. Такие часы я вижу на каждой второй девушке в Глазго. Не поймите меня неправильно, они хороши. Но я хочу что-то запоминающееся.
– Какой подарок вы хотите сделать?
– Совершенно особенный.
– Расскажите что-нибудь о вашей девушке.
– Она очень красивая.
– Вам повезло.
– Еще как. И она медсестра.
– Правильно сделали, что решили купить часы. Ей нужны часы на цепочке. Все сестры носят такие. У меня есть одни, я их отреставрировал и могу продать. Но они дорогие. Антикварные. Раритет. Хотите посмотреть?
Мак-Викарс кивнул. Матиуцци ушел в мастерскую и вернулся с часами. Он собирался продать их через посредника, если позже ему понадобятся наличные.
– А почему циферблат перевернут? – спросил Мак-Викарс, рассматривая часы в золотом корпусе, окантованном авантюрином.
– Медсестре нужно сразу видеть время, не двигая запястьем. Тут есть секундная стрелка. В часовой механизм вставлены драгоценные камни, а это значит, что часы всегда показывают точное время, никогда не сбиваются ни на секунду. Это важно при измерении пульса.
– Мне нравится камень.
– Вы никогда ничего подобного не найдете в Шотландии, да и на всех Британских островах.
– Сможете сделать гравировку?
Матиуцци оглянулся на сына. Гравировальная ручка и пластина уже были упакованы. Пикколо помотал головой.
– Сожалею, сэр, не сможем.
– Но мне очень нужна гравировка. Я бы хотел сделать надпись «Доменика и Джон». Я ведь пришел к вам, потому что она итальянка. Подумал, для нее вы точно постараетесь.
– Так она сейчас в Италии?
– Нет, сэр, к счастью, она работает здесь, в Шотландии. В монастыре в Дамбартоне.
Матиуцци сперва подумал, что не мешало бы предупредить мужчину об опасности, грозившей его будущей невесте. В Шотландии любой итальянец не застрахован от обвинений в принадлежности к «пятой колонне». Но где гарантия, что капитан не пришел разузнать, насколько итальянские шотландцы осведомлены о возможной облаве? То, что он здесь якобы по рекомендации Антики, вряд ли можно считать подтверждением обратного, ведь этот разносчик мороженого был знаком с каждым встречным. Матиуцци промолчал.
– Необязательно гравировать наши имена полностью, инициалов будет достаточно. J и D. Прошу вас. Я собираюсь сделать ей предложение.
– Ну раз так… – Матиуцци передал часы сыну.
– Папа, но я же упаковал инструменты, – прошептал Пикколо.
– Так распакуй их. Сделай, что человек просит.
* * *
Холмы и лужайки на территории Нотр-Дам-де-Намюр лоснились сочной влажной зеленью. Вокруг статуи Пресвятой Матери Божьей цвели красные садовые розы. Вдоль дорожек с изящных стеблей свисали бутоны ярко-розовых пионов, готовые вот-вот раскрыться.
В первый день мая сад пестрел розовыми азалиями и голубыми гиацинтами. Зеркальный пруд был усеян кружевными белыми лилиями, плывущими по темно-синей воде. Монахини называли свой пруд «зеркалом небес».
Джон Мак-Викарс нервно ходил взад и вперед перед зданием монастыря.
Сестра Матильда выглянула из-за занавесок на первом этаже:
– Он уже протоптал дорожку на лужайке.
Доменика посмотрела в окно:
– С ним что-то не так.
– Он просто влюблен.
– Вам это видно с такого расстояния, сестра?
– Лучше пойди поговори с ним, пока он не втоптал себя в землю по самые погоны. Тебе не кажется, что ты уже достаточно его помучила?
– Может быть. – Доменика подмигнула сестре Матильде. Она накинула на плечи шарф, подаренный Мак-Викарсом, и вышла к нему.
В темно-синем мундире Мак-Викарс выглядел по-королевски. Он помнил, как один высокопоставленный офицер торгового флота однажды сказал: «Наша форма настолько прочна, что не даст согнуться, даже если вам вдруг изменит мужество». А в то утро Мак-Викарс испытывал сильный страх. Он смотрел на идущую к нему Доменику и чувствовал, как с каждым ее шагом сердце колотится все сильнее. Его будущее находилось в ее руках.
– Монахини переживают за траву на лужайке, – сказала Доменика.
– Разве здесь запрещено гулять?
Доменике стало жалко капитана. Всегда готовый пошутить и даже съязвить, сейчас он казался беспомощным.
– Зачем вы пришли, Джон?
Он глубоко вдохнул.
– Доменика, я знаю, что я вас недостоин.
– Вы проделали весь этот путь из Глазго, чтобы сообщить мне об этом?
– Нет, я проделал этот путь из Глазго, чтобы просить вас стать моей женой.
Доменика сунула руки в карманы фартука. Предложения руки и сердца она точно не ожидала. Она решила, что он пришел в монастырь выяснить, готова ли она снова видеться с ним. Знай она, что Мак-Викарс собирается делать предложение, надела бы свое голубое платье. А вместо этого на ней сестринская форма. Кажется, она никогда не выглядела должным образом, когда он хотел сказать ей что-то важное. Но, возможно, так и надо. У них не было времени прибегать ко всяким уловкам – встретившись, они сразу оказались в пункте назначения, миновав все промежуточные станции. Она мысленно сравнила перспективу жизни без него с обязательствами перед ним до конца своих дней. Доменика не считала себя импульсивной, но в тот момент поняла, что вполне способна такой
