образом отделяли агнцев от козлищ.
Ну и, кроме того, мы заимели удобный «сливной бачок» для вбрасывания такой информации, которую непосредственно государство от своего имени публиковать просто не могло. При этом, учитывая его предысторию, обвинить Дмитрия Иринарховича в подыгрывании правительству было крайне затруднительно, и соответственно создавалось впечатление работы максимально независимого и незаангажированного СМИ.
Забегая наперед, можно сказать, что «Голос народа» быстро стал очень популярным среди «думающей» части общества и породил целую плеяду последователей. Которые правда скрытого административного ресурса не имели и потому регулярно пропалывались безопасниками. Благо в таком тонком деле как пропаганда всегда есть за что прихватить, было бы желание.
Сам же Завалишин – возможно тут на него повлияли в том числе и мои слова – вскоре после того, как его дела пошли в гору, удачно женился и обзавелся потомством, прожив в итоге длинную и продуктивную во всех смыслах жизнь. Он до последнего оставался «в профессии» уйдя на 93 году жизни от сердечного приступа прямо на рабочем месте.
Впоследствии его именем была названа самая престижная премия в мире журналистики, вручаемая ежегодно за наиболее важные, повлиявшие на общество, остросоциальные статьи.
Интерлюдия 5
Николай Михайлович Муравьев, слегка прихрамывая, шел по длинному и пустому сейчас коридору. У детей как раз было время занятий на улице, поэтому привычные в этих стенах шум и гам временно сменились тишиной и спокойствием. Ненадолго, через час учащиеся вернуться, поужинают и наступит время вечерней самоподготовки. Это тоже как бы не предполагает большой громкости, но дети есть дети, за всем и уследить просто невозможно.
- Добрый день господа, - отставной штабс-капитан, получивший при переходе на гражданскую службу чин восьмого класса, окинул собравшихся быстрым взглядом и проследовал на свое законное место во главе стола. Сидящие за здесь же члены педагогического совета при появлении начальства мгновенно поднялись на ноги и сели обратно только после директора. Немалую часть воспитателей набирали из бывших подофицеров-сверхсрочников, поэтому понимание дисциплины там было вбито на уровне подсознания. – Что у нас сегодня по основным вопросам? Игнатий Львович?
- Еще партию беспризорников доставили, - тут же откликнулся заместитель директора по воспитательной работе. – Пять человек. Мы их обиходили как полагается и пока на карантин посадили, пускай отъедятся несколько дней, глядишь поспокойнее станут, а то ну чисто зверьки маленькие.
- Ну, это как водится, - согласился Муравьев и повернулся к завхозу - места у нас еще есть?
- Нужно новую группу формировать, - лысоватый мужчина лет пятидесяти покачал головой. – Открывать дальний флигель и там кровати начинать ставить.
- И сколько там поместится учеников?
- Десятка три, не больше. И на этом все, мест больше нет, - завхоз развел руками как бы говоря, что новых помещений под жилье учащихся он при всем желании не нарисует.
- Понятно, я подниму этот вопрос. Там, - директор поднял глаза в гору, имея ввиду свое министерское начальство. – Что у нас еще?
Из армии Муравьеву пришлось уйти по причине ранения. Шальная пуля, попавшая в левую ногу уже в самом конце недавней войны – это случилось уже тогда, когда армии стояли на Рейне, и как таковых боевых действий фактически не велось, отчего было обидно вдвойне – стоила ему карьеры. Врачам ногу удалось спасти, но полностью восстановить функции конечности у них не получилось, так что хромать ему теперь до конца жизни. Будь Николай генералом, это не было большой проблемой, но офицер был всего лишь командиром уланского эскадрона и подобное ранение ставило на возможности дальнейшей службы жирный крест.
Пришлось выходить в отставку и искать себя на гражданском поприще, благо молодой штабс-капитан имел немалые связи в столице, так что с дальнейшим назначением проблем не возникло. Для кого-то другого само обретение чина коллежского асессора могло вполне сойти за цель всей жизни, но Муравьев, получивший данный чин всего в двадцать три года, мог считать его только трамплином наверх. С другой стороны это не помешало ему подойти к своему послевоенному назначению со всем усердием, которое зачастую заменяло отсутствующий пока опыт гражданского управления. Молодой человек прекрасно понимал, что данное назначение по большей части было сделано авансом и горел желанием доказать, что оно не было ошибкой.
- Государь император предаёт этому делу большое значение, - напутствовал его тогда дядя. Уж кому как не ему было знать такие подробности, ведь он уже двадцать лет бессменно возглавлял секретариат нынешнего императора. – Николай Павлович говорит, что дети – это наше будущее, и именно по отношению к детям можно понять, что будет с государством через двадцать лет. Так что цель твоя – показать результат. Продемонстрируй, что можешь руководить одним приютом, и продвинешься наверх.
Вообще Суворовские училища – кто их так назвал, Бог весть, официально в документах Минпроса они обзывались «Училищами для сирот и трудных детей» - концептуально отличались от уже существующих России «Воспитательных домов», находящихся под покровительством императрицы Александры Федоровны.
Тут, наверное, имеет смысл сделать отступление и рассказать немного о тех самых воспитательных домах. Первое такое заведение открылось в Питере еще в середине 18 века по велению Екатерины. «Великая» императрица, как и многие другие свои дела, начатые исходя из лучших соображений, до ума довести не сумела. В столичный воспитательный дом принимались только сироты возрастом до двух лет, коих в столице было всегда огромное количество. Оторванные от корней крестьяне, ищущие в городах лучшей доли, зачастую не имели за душой вообще ничего, но размножаться при этом не переставали. В результате новорожденных – не имея возможности прокормить даже себя, про детей и говорить нечего - либо просто оставляли «полежать на морозе», либо сдавали в воспитательный дом.
При этом нормального финансирования от казны учреждению положено не было, воспитательный дом жил на пожертвования, страдал от постоянного безденежья и был рассадником всяческих болезней, что в итоге приводило к гибели 85% всех подопечных. Короче говоря - страх и ужас.
В более-менее нормальное заведение воспитательный дом превратился при императоре Павле Петровиче, когда его отдали под крыло Марии Федоровны. Пошло финансирование, дети перестали мереть как мухи, был налажен относительно приличный быт и образовательный процесс. После событий 1815 года патронаж над подобными заведениями отошел Елизавете Алексеевне – жене Александра, принявшей на себя обязанности старшей женщины в семье, – а после ее смерти – жене Николая Павловича.
За последние двадцать лет подобных воспитательных домов в империи было открыто несколько десятков, по полдесятка штук
