первой странице. – Посмотри, что на фото: самая красивая в мире девочка сидит за детским столиком и ложкой поедает манную кашу. Рядом с ней другая девочка и мальчик. Где этот садик был? В Астрахани. Где Астрахань? Ну, покажешь на карте и объяснишь, что ее бабушка там раньше жила, а потом вы переехали в Москву. Маленькому ребенку, конечно же, не нужно рассказывать про то, что случилось с ее бабушкой и дедушкой. А вот когда она вырастет, мне кажется, ничего страшного в том, чтобы рассказать правду, нет.* * *
Лера рассматривала снимок: действительно, по фотографии не скажешь, что это детский дом при тюремном лагере. И да, на нее смотрела очень хорошая девчушка со светлыми волосами и большой ложкой в руке. О ее тяжелом детстве знает только она. Но на картинке все по-другому: обычная жизнь в обыкновенном детском садике.
Она перелистнула страницу: тут уже школа, девочка с косичками стоит в третьем ряду, серьезная, даже грустная. Женщина сразу вспомнила почему: сосед по парте ее обидел, обозвав, но на фото этого же нет. На четвертом и пятом снимке эта же девочка даже улыбается.
Валерия виновато посмотрела на мужа:
– Прости меня, пожалуйста… Действительно, ничего такого тут не видно. Потому что это все только в моем сердце.
– Ничего, родная, я его отогрею, обещаю.
Володя притянул ее к себе, а она опять заплакала, но уже тихо-тихо, а он, немного раскачивая ее из стороны в сторону, шепотом повторил:
– Обязательно отогреем. И я, и Маруся.
Вадим открыл автомобиль, помог жене сесть и положил на ее колени люльку с сыном. Ванька закряхтел, но Снежана наклонилась к нему и поцеловала в лобик. Саша подошла ближе и спросила:
– Можно мне к вам? Завтра воскресенье, и не хочется целый день провести в одиночестве…
– Зачем ты задаешь такие глупые вопросы? – нахмурившись, спросил Вадим. – Наш дом – твой, и мы очень рады, когда ты с нами.
– Какой же ты лапочка! – съязвила Саша. – Если ты все же надеешься, что я когда-нибудь назову тебя папой, то не дождешься.
– Мне этого и не надо. – Он открыл перед ней дверцу. – Будет достаточно того, чтобы твои дети называли меня дедом.
Саша, хоть на словах и приняла Вадима, на деле все равно продолжала его потихоньку покусывать, пытаясь задеть и даже обидеть. Но Вадим легко увертывался от ее колкостей и почти всегда ставил на место: не словами, а фактами или житейской мудростью. Пятый семестр в институте Саша сдала тоже благодаря ему: он поддерживал ее, как мог, но, когда она отказывалась его слушать, ставил перед фактом, что не будет финансировать.
Саша сейчас проживала одна в квартире мамы, и ее обеспечивал Вадим. Он четко очертил границы: или ты учишься, и тогда я оплачиваю твою учебу и небольшие развлечения, или ты забираешь документы из университета и идешь работать администратором на СТО.
Он поступал с ней так, как наверняка бы делал любящий отец: не заискивал, в меру баловал и поощрял, но контролировал.
– К тому же завтра, чтобы ты совсем с ума не сошла от скуки, посидишь с Ванькой, – немного в приказном тоне добавил он, – я маму давно обещал сводить в кино.
– Так и знала, что тебе что-то надо от меня, – пробурчала Саша, но в машину села.
Уже подъезжая к дому, она спросила у мамы:
– Лере стыдно за свое прошлое, да?
– Наверное, она всегда избегала этой темы… – тихо ответила Снежана.
– Я случайно, еще летом, нашла у нее в кабинете фотографию, где ты с ней в Лужниках. Девяносто третий год. Я тогда удивилась – почему она не в альбоме, а в столе ее хранит, – призналась Саша.
– Интересно… Я никогда не видела этой фотки. Странно… хотя чего странно? Лера считает началом своей жизни Китай. А того, что было до этого, – стыдится…
– А тебе, Вадим, тоже стыдно? – снова спросила падчерица.
– Саша! – шепотом, чтобы не разбудить сына, возмутилась Снежана.
– Что? – Девушка не поняла, чем мама недовольна. – Я серьезно интересуюсь этим вопросом.
– Все нормально, Снежинка, – успокоил ее муж, – я отвечу. Конечно, Саша, мне неприятна эта тема, и распространяться о ней я не стремлюсь. И при знакомстве не расскажу, как мне сиделось на киче. Но это – часть моей жизни. Тюрьма – это страшно, потому что она учит и приумножает только то, что уже есть в человеке. Если он полон говна, то это дерьмо увеличится во сто крат и выльется на свободе, когда тот выйдет. А представь жестокого человека, который получил срок. Выйдя на волю, он не будет всем улыбаться, а продолжит издевательства с элементами извращенной мести. Я был очень целеустремленным парнем до того, как попал за решетку. Но после я стал еще упорней, еще упрямей, научился тому, на что на свободе никогда бы не решился. Если бы я совершил то преступление, за которое меня посадили, я бы точно стыдился своего прошлого. А так… нет. Я не люблю его, но принимаю. Там один год взросления – как десять на свободе.
– То есть тебе уже около ста тридцати лет? – решила пошутить Саша.
– Опыта точно лет на сто.
Саша тихонько вздохнула.
Разлюбила ли она Вадима? Скорее нет, чем да. Правда, ее любовь стала другой: появилось уважение, доверие, она чувствовала его заботу. Именно ту заботу, которую должна была получить от отца. И самое главное – в ее голове уже созревал образ того мужчины, который когда-то станет ее мужем.
Облокотившись на сиденье, Саша закрыла глаза, улыбнулась и почему-то вспомнила цитату: «Каждый закат – это начало яркого и большого рассвета…»
И кажется, она уже была готова его встретить.
