По городу не проходит след, а звуки, движения и запахи только сбивают. Уходить из города.
Кратчайший путь шел по краю — через пристань. Здесь движения было еще больше — люди, транспорт, вода, ветер. Стертые камни и ржавые снасти, брызги от луж — темные, от воды — светлые. Слепящие вечерние огни. Тревога.
Быстрый шаг и концентрация. Не реагировать на движение, не шарахаться в сторону от звука за спиной. Идти краем, в тени построек, не останавливаться, торопиться, покрыть расстояние как можно скорее. Оставаться в необходимой форме, не прятаться, не нападать. Подавить тревогу. Пройти, ничего не касаясь, уйти.
Острая вспышка: тревога, колючая белая боль. Приземистое строение, из подвала — боль и страх. Ребёнок потерял близкого человека; горе. Мужчина потерял друга; гнев. Угрожающий, сухой, злой человек внутри: тревожный ритм, запах яда. Вокруг дома мир меняется, портится; утрачивается глубина. Вмешаться? Выбить дверь, слова закона, уложить на землю? Иначе? Сменить форму? Распахнутое окно, оттуда тянет страхом; ворваться, зубы вопьются в нежное горло злого человека, вкус крови?
Нет.
Вмешаться нельзя. Верность задаче. Найти след. Рычание. Тише. Прочь, скорее. Быстрый шаг. Не скользить, быть как другие.
Течение воды; шум деревьев у берега.
Окунуться в реке, выйдя из города, скинув его запах. Прислушаться к новым звукам, настроиться на другие движения. Падающие листья, шуршащие под ногами песчинки, круги на воде. Не тревога — собранность, готовность. Рывок: в тень деревьев, физический переход в удобную форму. Прохлада земли под подушками лап, мягкость под когтями, волна ветра по шерсти. Прыжок — переход в соответствующее форме сознание. Уход в лес.
Глава 21. Кина
— Эй! Ройт! Просыпайся!
— Ликс, отстань, — я совершенно не хотел вставать. — Попроси Миру прислать кофе. Я ужасно не выспался.
— Какое там кофе, олух. Вставай, Ройт!
Я продрал глаза и всё вспомнил. Ветра, пожалуйста, нет. Может, можно заснуть обратно и проснуться в другое время и место? Этак на неделю назад, домой в Ван-Елдэр? Интересно, есть такая способность?
Солнце ярко светило и уже приближалось к зениту.
— Мы угрелись и заснули, — Золто тряс меня. — Плетение погасло, костёр погас.
— А, штиль, — я вскочил и подбежал к дереву. Плетение, действительно, погасло, но нижний завиток приобрёл характерный красный оттенок.
Мы соскоблили его и заполнили стручки мелко нарезанной корой, чтобы создать видимость того, что мы добыли эссенцию из деревянных живуль; в результате у нас получилось два стручка, набитых рыхлой и влажной стружкой. Золто бережно перевязал их платочком и убрал к себе за пазуху. Пора было собираться в дорогу.
Мы запихали добро из разорённого балагана обратно, и даже подпёрли его парой длинных веток. В смысле, жердей. Интересно, кто из Алых аристократов знает, чем жердь отличается от ветки? Ответ прост — это знает Ройт Айнхейн, известный специалист по лесной жизни. Если Золто обломает с сухого ствола сосенки половину сучков, получится суковетня. А если обломает все, это уже жердь. Если я, желая помочь, точно так же обработаю деревце побольше, то получится орясина. Насколько велика должна быть жердь, чтобы стать орясиной? Вот загадка, на которую пока у меня нет ответа.
Мне волей-неволей приходилось запоминать множество слов. Идём мы, например, по лесу, и тут говорит мне Золто, ведьмачий сын — «не ухни в бочажок, ротозей». В эту самую секунду я теряю связь с реальностью, поражённый лексической формулой — что не сделай? Куда не сделай? Кто я такой? И, конечно, проваливаюсь по колено в скрытую во мху яму с водой. Всё это доставляло ему множество веселья.
Потратив некоторое время на то, чтобы — по моему настоятельному требованию — соскоблить с коры следы плетения, привести нашу одежду в порядок, отмыться от грязи, смолы и пыли — мы вышли в путь, когда солнце уже склонялось. Золто это не особенно огорчило — нам нужно было, по его плану, прокрасться в Вохотму ночью. Я возражал — ночью, как раз, у всех бандитов и воров должно быть время усердных трудов; а если хочешь проскочить незаметно, то лучше всего заходить в город рано-рано утром. «Больно много ты понимаешь» — фыркнул ведьмачонок, и я умолк. Действительно, откуда мне знать режим дня местных бандитов.
Довольно скоро Золто нашёл небольшую лесную тропинку, которая, к нашей радости, привела нас на вполне себе хорошо укатанную дорогу. Рядом весело вышагивал Ногач, вертя по сторонам головой — он, полагаю, просто был рад переменить обстановку. Мы ходко шли около часа, беседуя о той еде, которую бы мы хотели съесть в городе, как вдруг Золто разыграл целое представление. Сначала он замер, словно вздыбившись, прошипел «Тише», затем завертел головой, начал принюхиваться и прислушиваться. «Кто-то идёт», — прошептал он тревожно. Мы втроём отошли от дороги, стараясь не оставлять следов, и залегли в черничнике. Через несколько минут послышались шаркание и бубнёж, и на дороге показались двое.
Это были, вероятно, муж с женой, которые возвращались из леса с двумя корзинками грибов. Оба имели вид помятый — и отрешённый от мирских забот. Было видно, что стиркой одежды они, вероятно, не утруждали себя уже пару недель, а что до умывания — то вряд ли они были большими его любителями. Муж меланхолично хлопал полуоторванной подошвой сапога, а подвязанные верёвочкой видавшие виды брюки норовили сползти. На нём был крайне засаленный серо-коричневый ватник; его жена щеголяла желтым платьем в горошек, довольно драным, с синими пятнами от той же самой черники. На фоне их мы выглядели щёголями.
Золто вылез из черники и поприветствовал их, и мужик дружелюбно махнул ему рукой, показав щербатый рот. Они посмотрели на Ногача с интересом, но без особого удивления. Что, живые манекены здесь не редкость? Ну, если ходячие деревянные куклы вызывают реакцию в духе «а, это живуля, ну да, понятно» — нам же меньше проблем.
— Ты смотри, какие страшные, — поддел я парня, когда грибники скрылись из виду. — Сейчас придут в город и донесут на нас.
Золто что-то прорычал, но от следующих встречных мы уже не прятались — хотя он и продолжал вскидываться и требовать тишины.
Такая бдительность в сонном осеннем лесу выглядела неуместно. Ногачу, вероятно, тоже передалась тревожность Золто — он вертел башкой и вёл себя как-то неестественно взволнованно. Пару раз он при виде встречных ни с того, ни с сего с силой вцеплялся в моё плечо твёрдыми деревянными пальцами и, наверняка, насажал синяков.
Солнце уже село, а хутора — в смысле, окружённые садами и огородами домики — только начали нам
