всё ещё нужно двести гран воплощающей эссенции, девять латунных пластин номер восемь, гравировальный набор.
Глава 20. Плетение
Западный Яратир, недалеко от Вохотма-Удо.
Мы с Золто, зевая, грелись у костра, по одному подходя проверять плетение. Оно неплохо светило — не золотом, но ярко и ровно. Однако, было совершенно неясно, собирает ли оно хоть сколько-то столь нужной нам эссенции. Процесс точно должен был идти медленнее, чем в Норах с их насыщенным ветром, но насколько медленнее?
Нам было бы достаточно даже небольшого участка слегка покрасневшей коры, чтобы срезать его, измельчить и набить получившейся трухой стручок. Ах да. Хаотичку норщики переносили в пустых стручках какой-то травы вроде гороха. Довольно остроумно — и куда дешевле, чем живое стекло.
Заморозки не наступили — вместо этого поднялся холодный, пронизывающий ветер. Даже сидя у костра, мы замерзали, и потому периодически и я, и Золто делали гимнастические упражнения, чтобы разогнать кровь. Я, честно говоря, полагал, что достаточно просто сидеть у костра, завернувшись в шкуры, но ведьмачий сын был твёрдо уверен, что двигаться необходимо. Поэтому я был уже трижды удостоин чести лицезреть особый тайный ведьмачий комплекс боевых приёмов. Он не произвёл на меня большого впечатления: прыжки, пинки, махание кулаками и утробное ухание. Золто увидел танец «фарукка», фехтование веткой и практику «внутренний жар», выученный мной у того же мастера Анекара. Впрочем, большого внутреннего жара я не добился — а говорят, настоящие Белые могут прогуливаться по ледяным вершинам гор, одетые лишь в сандалии и тунику.
Якшар уже села, небо затянуло облаками, и темень была непроглядная. Стоило отойти от костра на пять алдов, и я уже не видел собственных рук. Однако, эта темнота ощущалась иначе, чем темнота Нор — она была свежей, спокойной и уютной. Полагаю, если так пойдёт дело, я буду отлично разбираться в видах темноты к моменту моего возвращения. Темнота густая, темнота просторная, темнота душная, темнота прозрачная, темнота опасная, темнота уютная. Какая ещё бывает темнота?
На голову мне что-то капнуло. Потом на плечо.
— Дождь начинается.
Золто посулил дождю вечного штиля, что прозвучало сейчас даже забавно. Действительно, накрапывало.
— Сейчас плетение, небось, вымокнет и ничего не соберём, — расстроенно протянул Золто.
— Великая эссенция не смешивается с водой, — пояснил я. — Она вроде масла. Выступит снаружи, даже удобнее будет.
— Может, уже проступила? — Золто, укрываясь шкурой, побежал к печати. — Неа, ничего. Когда она уже соберёт хаотичку-то?
— Я полагаю, что к утру, — пришлось признаться.
— К утру? — Золто присвистнул. — А много ли будет?
— Ну, стручок заполним, наверное.
— А что медленно-то так?
— А ты знаешь, какого размера Великая Печать в моём домене? — я начал раздражаться. — Двести алдов высотой. Пять тысяч квадратов, и её создавали лучшие начертатели Ван-Елдэра. И мы получаем с неё всего-то десять данхов хаотички в сутки.
— Чего? — Золто был ошарашен. — Десять данхов? Да вся Вохотма столько не стоит, наверное.
— Ну, в наших краях великая эссенция подешевле стоит, полагаю, чем у вас, — я пожал плечами. — А Айнхейн, как я уже говорил тебе, самый богатый род Ван-Елдэра, а, возможно, и всего мира. Но у нас и расходы большие, так что всё правильно.
— На что вы расходуете-то десять данхов хаотички в день? — такие масштабы Золто было не оценить.
— Десять не расходуем, но два-три уходит, — пустился я в объяснения. — В одном только нашем домене Айнхейн, живёт тысяча триста Алых. Прямые члены рода, родственники, слуги, гвардия, учителя, мастера массивов, книжники, гости. Каждому выдается еженедельное довольствие великой эссенцией.
— Тысяча триста!
Я отмахнулся.
— Это немного, Золто. Кажется, что много, а так я с половиной лично знаком. У нас в домене много пустующих комнат и залов.
Сидя голодным под вырезанным ножом на дереве плетением — размером от силы пол-алда на алд — и стуча зубами от ночного холода, рассказывать о величии рода Айнхейн было, вообще-то, немного нелепо. Да, наверное, я мог бы купить какую-нибудь Вохотму, но толку сейчас с этого не было никакого.
— Слушай, может, лучше сам чего расскажешь? — предложил я, чтобы сменить тему. — Ночь долгая, спать нельзя — замёрзнем.
— А чего тебе рассказать, — буркнул Золто. — У нас в нашем ведьмачьем домене больше пяти не жило никогда, и то, когда были живы мама и бабушка.
— Сочувствую, — отозвался я. — У меня тоже мать умерла, от болезни.
— Тю, — удивился ведьмачий сын. — Как же она умерла, если у вас целитель на целителе?
Деликатностью Золто никогда не отличался.
— Вот так получилось. У неё был редкий паразит. Мы не смогли его обнаружить, думали, что это истощение после применения эссенции. Старший Хаор создал для неё Реалиору Возрождения. Мама стала очень-очень здоровой и сильной, клетки её тела стали быстро восстанавливаться. Ну, и паразиты стали тоже очень сильными, невероятно размножились. Она вышла из Реалиоры, а через полчаса умерла, — голос мой неожиданно пресекся.
— Беда, — в голосе Золто прозвучало понимание. Он замолчал на несколько минут. Потом начал рассказывать.
— А моя ходила в гости, а вернулась без шапки. Зимой. Вьюга была… И застудила голову на холоде. Семь декад сильно мучалась, всё голова болела, уши… Ратка тогда маленькая была совсем, а я помню. Отец её лечил-лечил, лечил-лечил… — он опустил глаза. — Голову камнями грели, травы пили разные. Надо было за Алым врачом в Почерму ехать сразу, а не травы заваривать. Нет, он же ведьмак, всё сам знает. Ну, всё же запряг сани, уехал по зимнику, а через два дня она и отошла. Не дождалась его. Врач приехал, ругался, да что толку?
Золто плюнул.
Я вздохнул. Причина его недоверия к ведьмачьему мастерству стала мне куда понятнее.
— Ну, — сказал я, чтобы поддержать хоть словом, — отец твой ошибся. Но и Хаор ошибся. Ругаться на того, кто допустил ошибку, всякий может. Когда беда уже случилась, каждый расскажет, как надо было действовать, чтобы её избежать.
Золто ничего не ответил, а встал и начал с ожесточением выполнять движения своего боевого комплекса. Я тоже поднялся, поднял из кучи веток пару подлиннее, и вызвал Ногача на небольшой дружеский фехтовальный поединок.
Манекен, конечно, фехтовать не умел, но с воодушевлением поддержал новую игру; учитывая его скорость и напор, через несколько минут от меня уже валил пар.
Интерлюдия. Лексина. Прибытие
В городе много движения — отвлекающего, ненужного, мешающего. Шаги, открывающиеся и закрывающиеся двери, деньги, вкладывающиеся в руки, вырывающиеся из окон занавески, трепещущие на ветру флаги, бегущие ручейки пролитого на землю. Все это не важно, и засоряет поле зрения.
