или на платежном поручении.
Я помолчал, огляделся по сторонам:
– Место вы, конечно, выбрали изумительное. Ни вас, ни вашу подругу никто здесь не знает. Вы никогда здесь прежде не бывали, а потому нетрудно было представиться миссис Дандас, вдовой и наследницей Эдварда Дандаса. И далеко от Лондона, где вас обеих кто-то знавал в прежние времена.
Она поглядела на меня пытливо:
– Сведения от своего приятеля из Королевских ВВС вы получили недавно, на Утакосе вы еще ничего не знали. Что же навело вас на подозрения?
Я улыбнулся не без самодовольства:
– Плох тот следователь, который считает маловажными маловажные детали внешности.
– Ради бога… – Она всплеснула руками с деланым отчаянием. – Нельзя ли попроще?
– Нельзя, к сожалению. Это важно.
– Я не понимаю, о чем вы.
– О ваших руках.
– Что?
– В четырех рассказах о Шерлоке Холмсе он демонстрирует свою способность определять профессию человека по его рукам.
– И?
– Вы, может быть, помните, что при знакомстве я сказал, что у вас руки человека, не чуждого музицированию. Дело в том, что руки пианисток и руки машинисток очень схожи. У тех и других есть характерные проворство и подвижность… Однако я ошибся в первоначальном определении. Ваши пальцы сновали по клавишам пишущей машинки, а не рояля.
Она взглянула на свои руки, но промолчала.
– Руки же погибшей свидетельствовали о том, что она никогда не работала, а я, уверяю вас, подобных белоручек видел в своей жизни немало… Я, повторяю, не сразу это осознал, а уж когда осознал, ногти красноречиво подтвердили мой вывод. У женщины, убитой в павильоне, ногти были длинные, ухоженные, выхоленные, какие бывают только у тех, кто проводит дни в праздности. Безупречный маникюр. Ни у какой секретарши, подруга она или не подруга, такого быть не может. Наоборот, у вас ногти коротко острижены, не заострены, и к тому же обкусаны.
Она перестала разглядывать свои руки и перевела невозмутимый взгляд на меня. С отсутствующим видом и словно бы уже не слушая того, что я говорил. Я на миг задумался, какие еще концы осталось свести с концами.
– В отеле мадам Ауслендер вы зарегистрировались уже под чужими именами? Я не ошибаюсь?
Она не ответила. В этом не было надобности.
– Игра, – сказал я.
Это слово будто встряхнуло ее, вывело из глубокой задумчивости.
– Может быть, – пробормотала она тускло. – Нынешний мир пренебрегает теми, кто играет.
– Теми, кто рискует играть, – поправил я. – И в первую очередь теми, кто дерзает превращать игру в искусство.
– Верно.
– Разница лишь в том, что для Веспер Дандас это была забавная эскапада, а для вас – тщательно разработанный план.
Она молчала. Я продолжил:
– Играя Шерлока Холмса, я научился ошибаться там, где ошибся убийца, останавливаться там, где остановился он, обдумывая следующий шаг. Видеть мир его глазами и размышлять как он, а не как я.
– Вас послушать – это так просто…
– О-о, нет. Особенно когда имеешь дело с женщинами.
– Да что вы говорите?
– Да-да.
– А что же происходит с нами?
– По какой-то таинственной причине, объяснять которую не мое дело, вы не всегда движетесь по прямой. Даже самые умные женщины преследуют несколько целей одновременно. И от этого производят впечатление людей легкомысленных, своенравных, капризных, меж тем как на самом деле они…
Она засмеялась тихо, но я услышал:
– Опасны?
– Да, быть может, это подходящее слово. Им не удается сохранять душевное равновесие и объективность суждений, потому что зачастую они слушаются одновременно рассудка, сердца и матки. Но если они ранены и решают ранить в ответ, то обретают восхитительное, а порой смертоносное хладнокровие. И становятся совершенными.
– Вы видите меня такой?
– Глядя на вас, я вижу раненую женщину.
На этот раз она задержала на мне взгляд. Дымчато-серый цвет ее глаз сделался стальным.
– Вы научились этому в кино?
– Я научился видеть, потому что умел смотреть.
– И ранить тоже?
Я не ожидал такого комментария и ответил не сразу. А она теперь смотрела на меня иначе.
– Должна признать, что у вас великолепное зрение.
– Спасибо. Но вот чего я до сих пор не понял – как это ваша подруга пошла на такое? И так проложила вам дорожку к цели. Согласилась сойти за вас, а вас выдать за себя… Что ее к этому побудило?
– То, что вы предполагаете, – маловероятно.
– Но не невозможно.
Я услышал, как она снова устало вздохнула:
– Ну, в том случае, если ваше предположение верно, может быть, просто для развлечения. Представьте себе, как две подруги, богатая и бедная, очень похожие внешне, время от времени меняются ролями, чтобы делать не то, к чему привыкли… Настоящая Эдит Мендер могла поиграть в женщину с деньгами, уверенную в себе и в своем положении, и позабыть на время о том, что она женщина с неудавшейся, как принято говорить, личной жизнью, с несложившейся судьбой, с разочарованиями, с низкой самооценкой…
– А другая?..
– Ну… Поменявшись с той личностями, другая могла бы позволить себе любые, даже самые извращенные прихоти. И делать такое, на что никогда не решилась бы, оставшись в своей прежней ипостаси.
– Интрижки с мужчинами, например. Спирос и прочие в том же роде.
– Да. Могла бы дать себе волю. Пуститься во все тяжкие. Включая свальный грех.
– Понимаю… То есть две подруги, словно девчонки-подростки, затевают игру и обмениваются биографиями и личностями. А перед сном со смехом обсуждают прожитый день.
– Как посмотреть, как посмотреть… – Она ненадолго задумалась. – Но раньше вы сказали, что это еще не все. Что остались непроясненные вопросы.
– Да. Есть такое, чего я пока не понимаю.
– Так воспользуйтесь уникальной возможностью, мистер Холмс. Другой такой не представится.
– Почему я? Почему вы постоянно издеваетесь надо мной, провоцируете меня? Стараетесь выставить меня в смешном свете? Вам, такой усердной читательнице Конан Дойла…
Чтобы прервать меня, ей достаточно было улыбнуться сухо и холодно.
– Случай – первый шутник во вселенной, – медленно проговорила она. – На Утакосе мы совпали не только с Клеммером. Еще кое с кем.
– Со мной?
– Вы, помнится, прикидывали вероятность встречи. В этом случае шансов было еще меньше. Примерно один на десять тысяч.
Теперь пришел мой черед растеряться. Хотя пока что я понятия не имел, куда она клонит.
– Театры Вест-Энда, – добавила она. – За пять лет до войны.
Затрудняюсь сказать, сколько времени прошло после того, как она упомянула лондонские театры. Я буквально окаменел. Внезапно все завертелось на этой нежданной оси. Переместилось в иную плоскость.
– Что вы имеете в виду? – выговорил я наконец.
– Ход времени не меняет сути событий. А всего лишь поворачивает их под другим углом. Помните эти слова, мистер Холмс?
– Это, кажется, его реплика из диалога с Ватсоном из «Солдата с белым лицом». Но я по-прежнему не понимаю…
– Представьте себе… – Она смотрела на меня с насмешкой. – Мы ведь всего лишь представляем, не так ли?
Я по-прежнему не знал, что ответить, – так велико было мое потрясение.
– Так вот, представьте себе, – продолжала она, – молоденькую актрису, а вернее, девчонку, возмечтавшую о том, чтобы стать актрисой. Вы же тогда собирались в Голливуд и были уже известны в Англии. Сыграли Бульдога Драммонда[95] в театре «Олд Клайд», помните?
– Ну еще бы! Это было в начале тридцать четвертого года. Но…
– Сколько лет вам тогда было? Тридцать с чем-то?
– Тридцать восемь.
– А той девице семнадцать. Вы познакомились в гостях у Роберта Доната. Начинающая актриска пришла с подругой и была ослеплена таким созвездием знаменитостей. Вам она понравилась: вы с ней выпивали, были обходительны и обаятельны… И даже обольстительны. Такой высокий, тонкий… элегантный… Договорились увидеться на следующий день…
– И увиделись?
– О да. Вблизи. Провели ночь в доме этого актера.
Я пытался вспомнить – и не мог. Слишком много времени прошло. Слишком много лиц с тех пор наложилось друг на друга у меня в памяти.
– Были минуты той ночью, которую мы с вами воображаем, когда эта девочка говорила, как она хочет быть актрисой, войти в мир театра и кино. Вы слушали ее с интересом, дали несколько советов. И обещали помочь. И на этом обещании вы расстались.
Тут я наконец понял.
– Я его не выполнил.
– Совершенно верно. Никогда. И ни одна из попыток этой бедной дурочки вновь увидеться с вами успехом не увенчалась. Это была банальная история о знакомстве на одну ночь, и вы
