нас, Кэт.
— А, ну, может быть, и так. Ешь печенюхи, пиво глуши — скоро тебя псих спихнет со скалы.
Мы смеялись. Нервозненько так, но смеялись.
Наверное, всему виной пиво. А может, и не только пиво. Может, конечно, показаться странным с моей стороны заявлять такое, но, черт побери, мы взаправду хорошо проводили время. У нас был настоящий автопикник. Мы с комфортом ехали по краю (по крайней мере, близко к тем краям), куда тысячи людей приезжали каждый год забавы ради, отдохнуть и развеяться. И разве не так называется этот новый, популярный вид отдыха — бездорожничанье? Идеально подходит под наш случай. Мы бездорожничали. Углублялись в самое сердце пустыни.
Что касается меня — моим пассажиром сейчас была моя единственная в жизни возлюбленная, более красивая, чем когда-либо, более загадочная, чем когда-либо… чего еще я мог пожелать?
С небольшими допущениями, это был лучший день моей жизни.
Наверное, и для Кэт это был прекрасный день. Знаю, я — не подарок, но у нас с ней вроде как наладились доверительные (и даже чуть больше, чем просто доверительные!) отношения. Но что куда важней для нее самой — она наконец избавилась от Эллиота, который избавил ее от Билла. Впервые за долгие годы она была свободна от жестокости своих мужа и вампира.
И, по крайней мере — пока, она была свободна от безумных выходок Снега Снеговича. Он не мог навредить ей сейчас. Он был заперт в фургоне.
Фактически, если бы мы действительно хотели убежать, мы могли бы просто развернуться и поехать в обратную сторону.
Мы не были заложниками ситуации.
В некотором смысле, мы были здесь с чисто добровольческой миссией — спасти заложников Снеговича.
У нас не было четкого плана действий, но я был уверен, что мы его рано или поздно придумаем и найдем приемлемый способ вытащить всех — нас, Пегги, Донни — целыми и невредимыми из этой заварушки. Да, я только надеялся. Надеялся, что так все и будет.
А пока что мы догоняли комету-фургон по ее пыльному следу, совсем как старикан Галлей некогда. У нас были пиво и сырные крекеры, и мы отпускали шуточки о наших невзгодах. Чем плохо такое времяпрепровождение?
Хотел бы я, чтобы так мы ехали вечно.
Когда моя банка опустела, я с улыбкой передал ее Кэт. Та небрежно бросила ее через плечо.
— Еще одну?
— Нет, лучше не надо.
— И я не буду. Не хочу напиться до бессознанки. Хочу остаться в боевой готовности.
— И то верно, — хохотнул я.
Кэт, захихикав, хлопнула меня по ноге.
— В ближайшем ущелье намечается Снегопад. Бюро погоды Сэма и Кэт гарантирует. Хочешь печенья?
— Я бы рад, да на диете.
— Зачем? Ты и так хорош. Ты даже больше, чем просто хорош.
— О, спасибо. Ты, кстати, тоже.
Она бросила свою пустую банку назад, затем аккуратно завернула края вскрытой пачки печенья и нагнулась, чтобы спрятать ее в пакет.
Я уличил момент и положил ей руку на спину. Ее рубашка была влажная. Тепло тела легко пробивалось через ткань. Легонько проведя пальцами вдоль ее хребта, я поднялся выше, к шее, аккуратно сжал плечо. Она вроде бы не возражала. Может быть, хотелось бы мне верить, ей было даже приятно чувствовать мою руку на плече.
Вот только когда мой робкий массаж перешел чуть ниже, к ее шее, она вдруг вздрогнула, ахнула и прикусила губу.
Я отдернул руку.
Сев неестественно прямо, Кэт оттянула воротник рубашки вниз и прижала руку к левой стороне шеи.
Меж ее пальцев потекла кровь.
Из пары отверстий от клыков Эллиота. Тех самых, что она показывала мне на пороге дома вчерашним вечером. Тех самых, что она показывала Снеговичу — чтобы доказать, что наша история о вампире не выдумка.
Я, видимо, разбередил их.
— Черт, — я мысленно отвесил себе подзатыльник. — Прости, Кэт. Я криворукий.
Она повернулась ко мне. В самых краешках ее глаз выступили маленькие слезинки, но, видимо, первая боль уже прошла.
— Все в порядке, — сказала она.
— Я забыл о твоих ранах.
Она усмехнулась и вытерла глаза.
— Я и сама забыла. — Уголок ее рта скользнул вверх. — А ты взял и напомнил.
— Я… мне… так стыдно.
— Забудь. Поначалу все было здорово. Ты просто всегда держи в уме, что я — пользованный товар.
Пользованный товар.
От ее слов мне сделалось дурно. Пусть даже Кэт попробовала отшутиться, все равно — ужасно было слышать, как она говорит такое о себе.
— Никакой ты не «пользованный товар», — сказал я.
— Пользованный-пользованный. — Запустив руку в перчаточницу, она извлекла пару бумажных салфеток, припасенных там, и приложила к ранке. На белой поверхности тут же выступили две влажные красные точки. — Причем попользовать успели и душу, и тело.
— Но сломить не смогли ни то, ни другое, — добавил я.
Она улыбнулась немного печально и сказала:
— Да, верно, еще не сломанный. Но подожди, Снег Снегович еще успеет на мне отыграться этим вечером.
— Я ему не позволю.
— «Я не уйду покорно в сумрак смерти…» — произнесла она.
Я пристально посмотрел на нее, удивленный.
— Конечно же, не уйдешь. Откуда эти слова?
Она глянула на меня в ответ.
— Неужели ты забыл? Это же Дилан Томас! Тот поэт-валлиец, стихами которого ты забрасывал меня в то наше последнее лето. Помнишь, как мы декламировали «Папоротниковый холм» хором полупустой парковке?..
— Бог мой, — вырвалось у меня. Я не вспоминал о том лете долгое время. Вспоминая те прекрасные деньки, я всегда ввергал себя в чернейшую печаль, потому и избегал этих воспоминаний всячески — чтобы в один день они не свели меня с ума окончательно и не довели до ручки.
— Хотя, не только Томаса я помню с тех времен. Были другие потрясные стихи, — сказала тихо Кэт. — Как насчет вот этого? «В темноте, где-то рядом, тебя ощущаю, и в ветвистых туннелях несущих кровь вен…»
— Что-то знакомое.
— Еще бы не знакомое.
Тут меня осенило.
— Это что, я написал?
— А ты как думаешь?
— И ты… помнишь? Все это время?..
— Оно было у меня в альбоме. Да и не только оно. Много других.
— Ты их сохранила?
— Конечно. А это… Я всегда его любила. Знала наизусть — задолго до того, как в мою жизнь влез этот Эллиот. А потом… просто подумай, ты написал мне это чертовски эротичное стихотворение, когда мне было шестнадцать — со мной в роли вампира, — а потом, одним днем, на меня напал настоящий вампир. Странно все это. И как-то… жутковато, если хочешь знать мое мнение. Когда он присасывался
