Книга Музыка льда. Осколки - Анна Беляева

почти из ничего девчонку закрутило в штопор эмоций и молнии залетали сначала над катком, а когда с него выпроводили, прямо в раздевалке и дальше коридоре. Девушка орала, что они задолбалась объезжать малолеток, которые ничего не могут и не умеют, но трутся тут же. Что она — не пособие для малышни. Не для того она рвет жилы на стартах, чтобы селедкой в бочке тереться на льду с мелкотой!

Ну что же тут скажешь. Нашла много пустого льда и флаг ей в руки. Пусть попробует на этом льду получить результаты, которые у нее были, пока она терлась “селедкой в бочке” о малышню.

В глубине души было жалко терять такую гармоничную и легкую на льду фигуристку. Но прощать истерики было не в правилах “Сапфирового”, а уж Вика и вовсе не терпела такого поведения от своих подопечных, так что возвращение, случись оно, хоть тогда, хоть сейчас, хоть позже в любом случае для спортсменки простым не будет. Уж Виктория Робертовна протащит ее через весь доступный ей ад. Исключительно в воспитательных целях. Будет внимания барышне до тошноты!

— Ты, в общем, оглядись внимательно что и как, — сообщил администратор, — То ли нам извне воду мутят, то ли какой-то конфликт не видим. Я немножко короны им причесал, но если будет повторяться, то надо будет что-то решать в корне.

Да уж, вот вам и все, что нужно знать о тренерской работе: воспитай детей, а в оставшееся время воспитай родителей этих детей, чтобы помнили, кто в этом доме хозяин и кого надо слушать.

Женщина кивает в знак согласия, и они идут дальше по пунктам утренней повестки, больше ругаясь, чем соглашаясь, но худо-бедно находя компромиссы.

****

Утренний лед почти закончился, но она все-таки успевает заглянуть на последние полчаса, просто убедиться, что все живы, здоровы, никто новый не слег с неозвучиваемым вслух гриппом.

Илья у самого выхода на лед что-то объясняет Вите Осадчему про положение рук. Ставит и поворачивает кисти. У мальчика не получается и Ландау повторяет всю процедуру снова.

Вика подходит к бортику со словами:

— Илья Сергеевич, да вы просто покажите, Виктор отлично запоминает то, что видит, — протягивая руку через бортик, треплет светлую мальчишескую шевелюру.

— Виктория Робертовна, а Илья Сергеевич не может показать. Он вчера упал неудачно, — поясняет Осадчий странное поведение хореографа.

Тут Ландау меняет положение и все, что может сказать Виктория: “Охх!”. От рассеченной нижней губы зацветает гематома до самого подбородка.

— Что ты ему объясняешь? — в итоге находится женщина, глядя на побитое, это без сомнений, лицо молодого помощника.

— Положение руки во вращении. Работа с кистью, — произносит Ландау.

— Вить, покажи, в каком вращении, — просит Виктория.

Внимательно наблюдает, что делает мальчик и по окончании парой коротких фраз, сопровождаемых жестом, отправляющим кисть в полет во время оборотов вокруг своей оси, доносит до ребенка нужную информацию.

После того, как Витька уезжает ближе к центру репетировать новое положение рук, Вика сосредоточивает внимание на хореографе. Смотрит молча, долго, оценивая масштаб повреждений.

Вряд ли его серьезно били, скорее профилактически вмазали и оставили в покое, решает в конце концов Домбровская.

Пока она, сложив на груди руки, вглядывается в одного из своих напарников, неспешно подъезжает второй с “удочкой” наперевес.

— Красиво, — в конце концов произносит Виктория, — И как же тебя угораздило?

В голове крутится мысль, что в какой-то распивочной ему накостыляли за борзость и именно поэтому он помчался к Радке, которая, возможно, жила просто ближе всех. Такая мысль хоть как-то успокаивает сквозняк в душе, поселившийся с той минуты, когда она услышала голос бывшей спортсменки в трубке телефона. Григорьев останавливается рядом и тоже с интересом разглядывает избитую физиономию молодого человека.

— Я упал, — упрямо повторяет Илья.

— Ага, и, падая, ребрами свалился на комод, да? — подсказывает Домбровская.

— Да! — упрямо врет Ланди.

— А у комода, я так посмотрю, неплохо поставленный удар снизу? — задумчиво констатирует женщина, которая не раз и не два видела своего старшего брата с самыми разными синяками, принесенными с улицы после выяснения межнациональных отношений.

Как в семье, где барт был смугл и темноглаз, сестра отличалась породистой белой кожей и иссиня-черными волосами, внезапно появилась светловолосая зеленоглазая Вика, понималось с трудом. Но в межэтнических разборках именно брату доставалось много и совершенно не по делу. В ответ он выучился самому эффективному методу самообороны — уличной драке. А секция бокса помогла добавить техники в бесстрашие.

Илья поднимает глаза и смотрит на Вику так, что можно писать картину “партизан на допросе”. Но тут в их диалог внезапно вступает Григорьев, который, кажется, налюбовался живописной росписью на лице у коллеги:

— Да у комода и прямой в корпус ничего так.

Ландау тут же переводит взгляд на мужчину. Где-то в глубине зрачков проскакивает стыд и злость одновременно.

— Да, — соглашается с утверждением старшего товарища Ланди.

Виктории остается только молчаливо наблюдать эту сцену визуальной борьбы. Она опускает глаза и видит сильные спокойные руки Михаила, сцепленные пальцы лежат на бортике. Костяшки правой руки припухшие, а на паре даже содрана кожа.

Женщина перебегает глазами с одного на другого и обратно, и единственное, что может сказать, стараясь не привлечь внимания работающих на льду детей:

— Ну, вы, блин, даете!

А потом происходит и вовсе неожиданное даже для нее самой: изнутри вырывается первый смешок, превращаясь в заливистый хохот, к которому присоединяются оба мужчины, хотя Илье этот смех отдается еще и болью в груди. Напряжение, грозящее взрывом каких-то пару минут назад тает в этом общем смехе, объединяющем, что бы между ними ни происходило.

****

— Я тебе обещал, Ланди, что накажу, если она будет страдать из-за тебя? — негромко произносит Григорьев за дверями Радиной квартиры. Крепко сжимает руку Ильи повыше локтя и тянет вниз с лестницы, проигнорировав лифт.

— Не я ее бросил, Миш, она меня! Так что она не страдает, — пытается пьяно оправдаться мужчина.

И после этой фразы он и получает короткий, несильный, но внушительный удар снизу в челюсть. Из прикушенной от неожиданности нижней губы сочится кровь. Пока Илья пытается оценить удар по своей физиономии и осознать сам факт того, что его бьет его же собственный товарищ по команде, ему прилетает так же быстро и коротко в район солнечного сплетения, а над его согнувшимся пополам телом, пытающимся бесполезно сделать вдох, нависает Григорьев и произносит:

— И если ты еще раз в пьяном угаре припрешься к девчонке, я не поленюсь поколотить тебя по-взрослому! Понял.

Илья кивает сквозь боль, то ли признавая, что услышал, то