расписку в самых общих ничего не значащих выражениях, вроде: «встречали всякое содействие».
Не смотря на постоянную опеку людей Якуб-бека, Пржевальскому всё же удалось выполнить задание Военного ведомства и МИД. В своём отчёте он дал точную характеристику современного положения дел в этой стране, хотя находился под пристальным контролем людей правителя. И в те скупые минуты, когда он изредка входил в контакты с местным населением, – из этих случайных, отрывочных сведений, в общем обрисовались главнейшие контуры внутренней жизни царства Якуб-бека, собирались воедино подробные и весьма объективные сведения о современном политическом положении в Восточном Туркестане. Он докладывал командованию:
«Сложившись, как известно, в последнее десятилетие из обломков, уцелевших после поголовной резни китайцев и внутренней междоусобицы, нынешний Джитышар, как обыкновенно называют Кашгарское царство, обнимает собою обширное пространство при Тянь-шаньских и придуэнь-луньских оазисов – от Кашгара на западе до Хотана и Кэрии – на востоке.
Известна также история коканца Якуб-бека, который, будучи первоначально сподручником кашгарского правителя, мало-помалу захвативши в свои руки власть – сначала в Кашгаре, а потом, частью силою, всего же более – коварством, овладел и всем Восточным Туркестаном.
Для вящшаго [522] упрочения своего владычества, новый царь…, признал себя вассалом турецкого султана, вероятно, в том расчёт, что в магометанском мире главным связующим началом служит не государство, а общность религий, что в глазах каждого мусульманина Мекка и Константинополь имеют большую цену, нежели родной город и даже домашний очаг. В нынешнем Джитышаре очень плохо жить. Не только на Тариме, [523]—писал Пржевальский, – но даже в Курла местные жители в разговорах с переводчиком и казаками экспедиции постоянно проклинали своё правительство и выказывали желание подчиниться России.
Дикий азиатец начал понимать, что власть русская есть залог спокойствия и благоденствия… я верил, что успехи русского оружия в Азии суть не только успехи политические, но вместе с тем человечески-гуманные. Штуцерная пуля и нарезная пушка приносят здесь те зачатки цивилизации, которые иным путём, вероятно, еще долго не попали бы в окаменелый строй среднеазиатских ханств.
Вообще войска Бадуадета нисколько не лучше китайских: та же самая распущенность, так же плохо вооружены. Джатышарские воины начали самыми скверными словами ругать своего царя и вдобавок объяснили, что идут на войну только из страха смертной казни за ослушание; при первом же удобном случае удерут с поля битвы, куда глаза глядят. Нам много раз приходилось слышать, что при китайцах было несравненно лучше. Такой же дух господствует и в войсках, которые состоя из туземцев, но начальники везде Анджаны[524]. Факт этотмалозначительный сам по себе, – прибавляет Пржевальский, в достаточной степени характеризует дух Якуб-бекова воинства».
Шансы на успех Бадуалета в борьбе с китайцами, по мнению Николая Михайловича, весьма сомнительны, что подтверждается и последними фактами: в начале апреля 1877 г. китайцы взяли укреплённые проходы через Тянь– шань – Дабангу и Токсум; вслед затем овладели Турфаном, и весьма вероятно, писал Пржевальский в своем рапорте, вскоре будут взяты также Карашар и Курла. В таком случае Якуб-беку невозможно будет удержаться воткрытых и ничем не защищённых при Тянь-шаньских оазисах, а победители китайцы без труда дойдут и до Кашгара. Местное население, мало в чем повинное, – прибавляет он, – конечно поплатится при этом, быть может, даже поголовным истреблением, а Бадуалет с ближайшими приверженцами улепетнёт в чужие страны, если ранее того не найдёт себе достойного конца.
В заключение своего рапорта Николай Михайлович делаетвывод, что: «Царство Якуб-бека падёт в ближайшем будущем. Для России в настоящее время, – добавлял он, – есть наиболее благоприятное, чтобы возможно выгоднее обставить свои отношения к Восточному Туркестану. На всякое наше требование Якуб-бек теперь непременно согласится. В районе моего путешествия, если только Кульджа останется за Россией– хорошо было бы теперь же перенести нашу границу с хребта Нарат на хребет Далын-дабан, чтобы закрепить в наше владение никому не принадлежащие оба Юлдуса, с их превосходными пастбищами, на которых могут свободно усесться многие тысячи калмыков, во всяком случае, более тяготеющих к нам, нежели к фанатикам мусульманам»…
Грамотное профессиональное видение политических событий и умение сделать тонкий анализ ситуации в исследуемом регионе, позволили Пржевальскому охарактеризовать точную политическую обстановку в Восточном Туркестане, предвидеть назревавшие там восстания и гибель Бадуалета. Ждать прогноза пришлось всего месяц.
Неудачное движение в Тибет. Война с Турцией
Продолжение работ
Бадуалет спешно выпроводил русскую экспедицию из пределов своих владений, эскортировав её конвоем, и успокоился только тогда, когда путешественники перешли через реку Хайду-гол в Тянь-шань. Избавившись от опеки людей Якуб-бека, Пржевальский стал готовить аналитический отчёт в Генштаб русской Армии, дав оценку происходящему:
«Думаю, что Якуб-бек будет теперь понят в Петербурге; перестанут верить в талант этого проходимца. Недаром англичане так скоро охладели в порывах своей дружбы к кашгарскому царю. Практические эксплуататоры, вероятно, разнюхали, с кем имеют дело, и поспешили рассчитаться вовремя».
Из Кульджи пришла корреспонденция и свежие политические новости: «Россия официально объявила Турции войну»! На эту новость Пржевальский отреагировал немедленно:
«Сейчас узнал о войне, – телеграфировал он начальнику Главного штаба. Считал бы себя счастливым, если бы получил дозволение отложить на время Тибетскую экспедицию и стать в ряды действующей армии. Если же это невозможно, то в половине августа пойду в Тибет» [525].
Получив информацию, военный министр Д.А.Милютин посчитал, что в Императорской Армии вполне достаточно строевых офицеров для ведения боевых действий, а для подготовки военных-учёных, имеющих опыт нахождения в долгих походах, уйдёт не один год, тем более, что в перспективе разрабатывались планы дальнейших экспедиций в Азии. Поэтому рапорт Пржевальского был отклонён, в связи с важной государственной необходимостью продолжать начатое для науки дело. И Николай Михайлович со спокойной совестью продолжил своё путешествие.
По всему пути от Кульджи вглубь Азии на расстоянии 1200 вёрст была произведена съёмка, во многих пунктах определена широта и долгота, каждый день на всяком более или менее важном в орографическом смысле пункте определялась абсолютная высота местности и аккуратно по четыре раза в день производились метеорологические наблюдения.
Учитывая трудности выбора пути для путешествия, важным являлось избрать его рациональное направление для минимума встреч с китайскими войсками и населением. Поэтому Николай Михайлович решил посоветоваться с сослуживцем по Генштабу Михаилом Певцовым, недавно вернувшимся из экспедиции из Западной Монголии [526]. Певцов рекомендовал ему удобный путь в Тибет через оазис Хами по южную сторону хребта у подножья Тянь – шаня.
«В прошедшем году по этой дороге шла из Хами в Турфан целая дивизия китайских войск. Этот путь короче и, по всей вероятности, удобнее
