серебряно поблескивающие под луной.
Незнакомка направилась к ним, а Раффлтон двинулся следом, без удивления отмечая, что ее белые ножки не приминают вереск.
Она остановилась неподалеку от самолета, Раффлтон подошел и встал рядом. Даже ему вдруг показалось, что огромные крылья подрагивают, точно птица расправляет их перед полетом.
– Он живой? – спросила незнакомка.
– Нет, пока я не поколдую шепотом, – ответил Раффлтон, постепенно переставая ее побаиваться.
Она повернулась к нему.
– Летим?
Раффлтон воззрился на нее: она не шутила, это было очевидно. Сейчас она возьмет его за руку и улетит вместе с ним. Все уже решено. Поэтому он и прилетел. Куда они отправятся, ей не важно. Это ему решать. Но куда он, туда и она. Именно такой план и сложился у нее в голове.
Отметим к его чести, он все же попытался проявить благоразумие. Наперекор всем силам природы, своим двадцати трем годам и крови, кипящей в жилах, наперекор окутывающим его испарениям лунного света в канун летнего солнцестояния и зову звезд, наперекор демонам поэзии, романтики и мистики, напевающим ему на ухо чарующие мелодии, наперекор удивительной красоте стоящего рядом создания, облаченного в мантию ночи, коммандер авиазвена Раффлтон честно вступил в бой за правое дело здравого смысла.
Молодым воспитанным офицерам ВВС его величества следует избегать юных и скудно одетых особ, которые не прочь прикорнуть на вереске в пяти милях от ближайшего человеческого жилья. А неземная красота и обаяние этих особ должны служить добавочным предостережением. Видно, эта девушка рассорилась с матерью и сбежала из дому. Вот до чего доводит треклятый лунный свет. Неудивительно, что собаки лают на луну. Раффлтон был готов поверить, что и сейчас слышит лай. Добрые, почтенные, цельные натуры эти псы. Чертовой сентиментальности в них нет и в помине. Да, он поцеловал ее – и что? Не хватало только связывать судьбу с каждой женщиной, которую целуешь! А уж эту наверняка поцеловали не впервые – конечно, если бретонские мужчины не слепы или немощны. А эта невинность и простодушие – напускное. Или она полоумная. Правильнее всего сейчас было бы пошутить, посмеяться, распрощаться, завести мотор и отбыть в Англию – милую, практичную, веселую Англию, где его ждут завтрак и ванна.
Силы неравны, это видно сразу. Бедняжка чопорная Рассудительность с ее вызывающе курносым носом, визгливым смешком и внутренне присущей пошлостью! Ей противостоит ночная тишина, музыка времени и биение сердца.
Легкая горстка праха пала к его ногам и рассеялась от дуновения пролетающего ветерка. Он остался беззащитным, околдованным взглядом ее глаз.
– Кто ты? – спросил он.
– Мальвина, – ответила она. – Я фея.
III. Как влип кузен Кристофер
Раффлтона осенило: может, посадка прошла не так удачно, как ему показалось, может, он не сел, а рухнул, и теперь опыт коммандера авиазвена остался для него в прошлом, а его ждет новое, неопределенное существование. Если так, то его начало показалось многообещающим юному духу, не чуждому авантюризма. Цепь этих размышлений прервал голос Мальвины.
– Летим? – снова произнесла она, но теперь ее голос звучал не вопросительно, а властно.
Почему бы и нет? Что бы с ним ни случилось, на какую бы плоскость существования он ни попал, самолет последовал за ним. Раффлтон машинально завел мотор. Его знакомый рокот намекнул, что, возможно, жизнь продолжается в обычном понимании этого слова. А заодно и указал, что целесообразно будет настоять, чтобы Мальвина надела запасной плащ. Рост Мальвины не превышал пяти футов трех дюймов, а плащ был сшит на мужчину ростом шесть футов один дюйм, и при обычных обстоятельствах в такой одежде она смотрелась бы комично. Однако именно теперь коммандер Раффлтон окончательно убедился в том, что она самая настоящая фея: в плаще с воротником, возвышающимся дюймов на шесть над ее головой, она походила на фею больше, чем прежде.
Оба молчали. Почему-то слова казались лишними. Раффлтон помог Мальвине забраться на ее место и укутал ноги полами плаща. Она ответила той же улыбкой, с которой в первый раз подала ему руку. Это была улыбка бесконечной удовлетворенности, словно все ее беды остались позади. Коммандер Раффлтон искренне надеялся на это. Минутный проблеск рассудка подсказывал ему, что его собственные беды только начинаются.
Должно быть, заботы о самолете взяло на себя подсознание коммандера Раффлтона. Несколько миль он пролетел над удаленными от моря землями, затем свернул к побережью чуть южнее маяка на мысу Аг. Там, насколько он помнит, пришлось сесть, чтобы долить топлива в бак. Не подозревая, что у него появится пассажирка, он занял свободное место запасом горючего, который пришелся кстати. Мальвина заинтересованно наблюдала, как то, что она, вероятно, сочла некой новой породой драконов, кормят из жестянок, извлеченных из-под ее ног, но восприняла и этот случай, и другие подробности полета естественно, как должное. Чудовище утолило голод, ожило, оттолкнулось от земли и с ревом взмыло в небо, оставив внизу подбиравшийся к нему прибой.
Скорее всего коммандеру авиазвена Раффлтону, как и всем нам, еще предстоит испытание души неприглядным и банальным. Немалую часть отпущенных ему лет отнимут низменные надежды и опасения, нечестная борьба, мелочные заботы и пошлые хлопоты. Однако верится и в то, что с ним навсегда останется, украшая жизнь, воспоминание о той ночи, когда он, подобно божеству, летел по ветру в венце мирской славы и вожделения. Он поминутно поворачивался, чтобы взглянуть на Мальвину, и всякий раз она отвечала ему взглядом столь удивительного глубокого довольства, что он словно окутывал обоих одеянием бессмертия. Можно мельком отметить, что чувства, которые внушал Раффлтону этот взгляд, невольно отражаются в его глазах и теперь, когда он рассказывает об этом чудесном путешествии; о них можно судить по внезапности, с которой замирают на его губах избитые слова. Ему повезло, что его внутреннее «я» крепко держалось за штурвал, иначе ничего, кроме обломков, качающихся на волнах, не осталось бы от подающего большие надежды молодого авиатора, в ту июньскую ночь уверенного, будто бы он способен хватать звезды с неба.
На полпути их встретила заря, вспыхнувшая над скалами Нидлс и вскоре отвоевавшая у мрака длинную, протянувшуюся с востока на запад полосу окутанной туманом низменности. Один за другим из моря вырастали утесы, белокрылые чайки вылетели навстречу самолету. Раффлтон был почти уверен, что они превратятся в духов и с приветственными криками окружат Мальвину.
Чем ближе они подлетали, тем быстрее поднимался туман и угасал лунный свет. Наконец их глазам предстал плавный изгиб Чезил-Бэнк, а за ним прятался Уэймут.
Может, причиной стали купальные кабинки на колесах, или газгольдеры за железнодорожной станцией, или флаг над отелем «Ройял», но занавес ночи вдруг открылся перед глазами Раффлтона. Будничный мир стучался в двери.
Раффлтон взглянул на часы: начало пятого. На базе его ждут утром, как он и обещал. Наверное, уже высматривают. Следуя прежним путем, они с Мальвиной успеют как раз к завтраку. Можно представить ее полковнику: «С вашего позволения, полковник Гудайер, – фея Мальвина». А можно высадить ее где-нибудь между Уэймутом и Фарнборо. Не особенно раздумывая, Раффлтон решил предпочесть второе. Вот только где ее высадить? Как с ней поступить? Можно доставить к тете Эмили. Кажется, она подыскивала гувернантку-француженку для Джорджины. Правда, французский Мальвины чуточку старомоден, зато выговор очарователен. А когда он задумался об оплате уроков, в голову явилась мысль о дяде Феликсе и трех его старших сыновьях. Чутье подсказывало Раффлтону, что тетя Эмили не одобрит Мальвину. Его отец, милейший пожилой джентльмен, какие только есть на свете, мог бы приютить гостью. Раффлтон с отцом всегда понимали друг друга. Но его мать!.. Насчет нее Раффлтон серьезно сомневался. Ему представилась гостиная в доме на Честер-террас. Негромкий шорох платья, появление матери. Ее ласковое и вместе с тем сдержанное приветствие. И легкое замешательство, с которым она будет молча ждать, когда сын объяснит ей присутствие Мальвины. О том, что она фея, придется умолчать. Он не представлял, как будет вдаваться в детали под материнским взглядом сквозь пенсне в золотой оправе: «Эту юную леди
