Лукашук сам назначил встречу на одиннадцать тридцать. То есть мы с Меркуловым попросили (Костя попросил), а он назначил. Если ты так сильно занят, назначай на двенадцать. Или отменяй другие дела и принимай, как договорились. Я же говорю, хамство.
Стыдно сказать, но он не отказал себе в удовольствии унизить старшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры. Он заставил меня прождать тридцать минут в своей приемной, прежде чем соизволил пригласить меня.
Но все, что Бог ни делает, — к лучшему. Я это очень давно заметил. Именно в то время, пока я ждал, когда хам вспомнит о приличиях, и произошел случай, после которого события в этом деле помчались вскачь.
Рядом со мной через стул сидел совершенно незнакомый мне мужчина. Закинув ногу на ногу, он держал на своем колене небольшой раскрытый блокнот и что-то в нем черкал. Увидеть, что он малюет, не было никакой возможности, да мне, откровенно говоря, и наплевать было на него. Когда же помощник Лукашука отвернулся зачем-то, я поймал на себе выразительный взгляд незнакомца.
Еще не хватало мне голубых, подумал я. Но уже через мгновение мои мысли потекли по другому руслу. А если предположить, что этот человек хочет мне что-то сообщить, но не решается? Например, он опасается помощника полковника.
Я улучил момент и глазами показал мужчине на дверь. Мол, давай, родной, выйдем поговорим. Ну прямо как два педераста. Он едва заметно покачал головой, но я не стал расстраиваться. Если ему есть что мне сообщить, он найдет способ это сделать. Не арестует же нас Лукашук. Хотя кто его знает, этого мужика, может, он резидент австралийской разведки?
Как раз в это время заговорил селектор — голосом полковника Лукашука. Помощника вызывали пред светлые очи. Тот, не суетясь, собрал какие-то бумаги и с достоинством удалился в кабинет. И мы остались наедине с неизвестным.
Он моментально протянул мне блокнот и держал его перед моими глазами всего лишь пару мгновений. Но и их мне хватило, чтобы прочитать написанное, а также уразуметь, что среди чекистов есть и такие, которых Меркулов с удовольствием бы угостил своим коньяком.
Я прочитал: «Аничкин в Лефортове по ложному обвинению. Генерал Петров — предатель».
А во мне-то еще жила уверенность, что передо мной — не сумасшедший, а абсолютно нормальный человек!..
Я кивнул, а мой неожиданный информатор снова положил себе на колени блокнот и опять стал что-то небрежно в нем черкать. Правильно. Если сейчас начать уничтожать улики, можно запросто нарваться на неприятности. Никто его сейчас, по всей видимости, проверять не будет, и он знал об этом. Потом уничтожит.
Слова благодарности я произносить не стал. Более того, я даже взглядом его не поблагодарил, сидел так же, как сидел до этого. Он был похож на профессионала и, очевидно, понимал, что и я не лыком шит. И поскольку вообще никак не реагирую, значит, я все понял. Вот какой я молодец.
Тем временем я заметил, что этот человек совсем потерял ко мне интерес. А может, и не потерял, кто его знает. Если он был, этот интерес.
Я воспрял духом. Мне даже захотелось послать к чертовой матери Лукашука, но в самую последнюю секунду я заставил себя вспомнить о приличиях и остался на месте. К тому же мне пришла в голову идея, для осуществления которой необходимо было как раз остаться.
Дверь открылась, помощник пригласил меня в кабинет:
— Полковник ждет вас.
Очень интересно. По-моему, это я его жду, а он занимается черт знает чем. Впрочем, я не стал негодовать вслух. Я кивнул и решительным шагом вошел в кабинет. На незнакомца оглядываться я тоже не стал.
Полковник Лукашук не встал из-за стола при моем появлении, да я не очень-то на это и рассчитывал. Я прошел к его столу и с размаха плюхнулся в кресло рядом с ним. И не без удовольствия отметил, что мой демарш полковнику не понравился. Он был настолько глуп, что пробормотал:
— Кажется, я не предлагал вам садиться.
— Разве? — удивился я. — Значит, мне послышалось. Прикажете встать и вытянуться во фрунт, господин полковник?
Он побагровел. Глаза его, к моему удивлению, были вовсе не лисьи, они были рыбьи. И он их выпучил — к вящему моему удовольствию.
— Что вы себе позволяете? — прохрипел он.
— Я только спросил. К вашему сведению я не встаю даже при появлении Генерального прокурора России.
Он все еще тяжело дышал. Кажется, он пребывал в раздумьях: наорать на меня или попробовать договориться по-человечески. Благоразумие в конце концов взяло верх, и он успокоился.
— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросил он, преувеличенно внимательно рассматривая бумаги, лежавшие у него на столе, и всем своим видом показывая, что я отвлекаю его от важных государственных дел по пустякам.
— Только несколько вопросов, — ответил я. — Небольшое, так сказать, интервью. Не возражаете?
Он озадаченно на меня покосился.
— Валяйте, — нехотя проговорил он.
Сейчас я тебе и наваляю, любезный.
— Скажите мне, господин полковник, — сладким голосом начал я, игнорируя его вздрагивания по поводу «господина», — в чем вы обвиняете Владимира Аничкина?
Рыбьи глаза медленно поползли из орбит.
— Я?! — Нужно отдать должное ему, роль свою он играл превосходно. — С чего вы взяли?!
— Ну как же! — откликнулся я. — Столько времени Аничкин томится в Лефортове — а ему даже обвинения не предъявили? Поймите меня правильно, я не конкретно вас имею в виду, а всю вашу «контору», — выдал я желаемое за действительное.
Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Разве я мог предугадать такой подарок в виде таинственного незнакомца из приемной? И что главное — я поверил ему сразу и безоговорочно. Даже если бы я не поверил, все равно это хороший ход в разговоре об Аничкине с таким собеседником, как Лукашук. Это был бы единственно верный ход, даже если бы все оказалось блефом. Но я был уверен в своей правоте и правоте незнакомца, и сейчас мне оставалось только импровизировать.
— Откуда у вас такие сведения? — неожиданно спросил Лукашук.
И не так уж неожиданно, если разобраться.
— Ну что вы, господин полковник, — улыбаясь, развел я руками. — Разве я могу выдать вам свои источники информации? Мы ведь тоже не сидим на месте, работаем. Землю рогом роем. Ну так что же насчет Аничкина?
— Это информация секретная, — хмуро произнес Лукашук. — Она не подлежит огласке.
— Не понял. — Я покачал головой. — Вы что — действительно поверили, что я беру у вас интервью для газеты «Московский комсомолец»? — И тут я встал. — Позвольте представиться, господин полковник. Старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России, старший советник юстиции Александр Борисович Турецкий.
— Не называйте меня господином! — вдруг почти истерично попросил он.
