Глава 1
ТУРЕЦКИЙ. ИЮНЬ 96-го
1
Вообще-то вечер начинался сравнительно неплохо. Мне и в голову не могло прийти, что закончится он так трагически, хотя профессия, конечно, приучила меня быть всегда готовым к самым неожиданным вещам, причем в любое время суток. Но такую свинью можно ожидать, скажем, от Кости Меркулова или от Грязнова, а от симпатичной женщины, с которой ты когда-то в дни безмятежной молодости неплохо проводил время в постели, не слишком особенно ждешь, что она возьмет и впряжет тебя во что-нибудь такое пакостное. В два часа ночи.
Танька Зеркалова впрягла.
Вечер, повторяю, начался неплохо, да и завершился он, кстати, тоже вполне прилично. Штука в том, что в последнее время Ирина, жена моя, стала какой-то очень уж нервной, что не могло не сказаться на нашей и так не слишком безоблачной семейной жизни. Одно время я даже стал сомневаться, правильно ли мы поступили, решив рожать второго ребенка: терпеть не могу занудливых женщин, даже если это моя собственная жена. Впрочем, подозреваю, что я здесь не оригинален: кому нравится, когда под ухом у тебя постоянно гундосят и осыпают несправедливыми упреками и оскорблениями, невзирая ни на твою усталость после трудовых будней, ни на здравый смысл.
Как любит говаривать мой шеф и куратор Костя Меркулов, «…трудовые будни Генеральной прокуратуры — это вам не рождественские каникулы и даже не Всемирный день трудящихся». Мне только что удалось закончить очередное закрученное дело, и я на полном серьезе рассчитывал найти в родной семье успокоение и поддержку. Как оказалось — фиг. Во всяком случае, до следующего вечера.
Понимаю, что беременность — это тоже не коммунистический субботник, но ведь и совесть иметь надо, тем более что опыт был и беременность эта не первая. Результат первой, под нормальным русским именем Нина, вполне может послужить доказательством того, что не так страшен черт, как его малюют.
Мне, конечно, легко рассуждать, я мужчина, и этим все сказано. Я и не спорю. Но если бы вы побывали в моей шкуре хотя бы чуточку времени, вы бы поняли, что я имею в виду.
Но как раз сегодня все разрешилось и встало на свои места. Ирина, моя супруга, приняла решение ехать к своей тетке в Ригу и рожать там. Я всегда уважал решения других людей, если они не противоречили закону. А уж в правовой лояльности жены я вообще никогда не сомневался. Так что свет в конце тоннеля забрезжил, и я, как никто другой, был рад тому обстоятельству, что наша молодая семья естественным способом нашла путь, который поможет ей сохранить себя как не самую плохую ячейку нашего общества.
Итак, решение, повторяю, было принято. Беременная жена оставляет своего непутевого мужа, то есть меня, в Москве, а сама едет в Ригу, чтобы в прибалтийской тиши постараться родить нам наследника. Ну очень мы с женой мудрые люди.
С этим мы и стали укладываться спать, довольные жизнью и друг другом. Я с удовольствием поцеловал на ночь Ирину и лег в постель, предвкушая, как наконец все-таки усну, впервые за последние несколько дней. По-настоящему я высыпаюсь только по завершении очередного дела. И сейчас мне сам Бог велел ложиться и засыпать: я наконец поладил с женой и закончил еще одно сложное дело. Блаженная сонная истома заранее расплывалась по моему усталому телу.
Все было напрасно.
Едва голова моя коснулась подушки и по всем законам жанра я должен был моментально уснуть, именно в этот самый момент, который во всех детективных романах совпадает с отходом главного героя ко сну, пронзительно зазвенел звонок в дверь. Впечатление было такое, что кого-то убили и кто-то спешил поделиться со мной этой новостью, не обращая внимания на такие мелочи, как два часа ночи.
— Кого черт несет в такое время? — удивилась Ирина и, сев на кровати, ногами стала искать тапочки.
— Спроси кто, — сонно посоветовал ей я.
— Сам не желаешь открыть? — упрекнула она меня.
— Щас! — сказал я и перевернулся на другой бок.
Но сна, как вы понимаете, уже не было ни в одном глазу. Я шумно вздохнул и одним рывком поднял свое жаждущее отдыха тело с постели.
До двери мы с женой дошли одновременно.
— Кто там? — спросила Ирина.
И началось…
— Ирина, пожалуйста, откройте, это я, Таня Зеркалова! — раздался голос с лестничной площадки, в котором явственно ощущалась паника. — Мне нужен ваш муж, Турецкий, пожалуйста, Ирина, откройте, у меня горе, мне нужна помощь, я умоляю вас, откройте, пожалуйста!
Ирина вопросительно посмотрела на меня. Голос был мне знаком, и хотя сейчас, в эту минуту, он был почти до неузнаваемости искажен плачем, я практически сразу узнал Таню Зеркалову. Кивнув жене, я открыл дверь и тут же машинально отшатнулся назад, потому что Таня ворвалась в квартиру со скоростью метеора. И хотя, как она говорила, нужен ей был я, тем не менее на грудь она бросилась почему-то не ко мне, а к моей жене.
И отчаянно, в голос, зарыдала.
— Ну что вы, — пробовала успокоить ее Ирина, растерянно поглядывая на меня, — ну что вы, успокойтесь.
Таня плакала, не в силах произнести ни слова. Я подошел к женщинам и тронул ту из них, которая плакала, за плечо.
— Тань…
Ночная гостья тут же оставила в покое Ирину, повернулась ко мне и, сменив таким образом объект, зарыдала с новой силой.
Мне ничего не оставалось делать, как гладить ее по волосам и повторять, словно заведенный, в точности то же, что делала моя жена.
— Ну что ты, Таня, — приговаривал я как попугай. — Ну что ты, успокойся.
Плач только усиливался, и в конце концов мне это надоело. Я решительно отстранил ее от себя и встряхнул за плечи.
— Таня! — требовательно и громко произнес старший следователь по особо важным делам Александр Турецкий, то есть я. — Что случилось?!
Она подняла на меня заплаканные глаза и шепотом произнесла:
— Папа… — и снова заплакала.
— Что — папа? — Я был настойчив. — Что с Михаилом Александровичем?
Михаилу Александровичу Смирнову, отцу Тани Зеркаловой, по-моему, давно уже перевалило за восемьдесят, и не было ничего невероятного в том, что он мог скончаться. Но пусть же сама скажет.
— Таня! — крикнул я. — Что с отцом?
Она не отвечала. Тогда я спросил как можно мягче:
— Неужели умер?
Она наконец кивнула:
— Его убили…
— Что?! — воскликнул я.
А она вдруг стала повторять, словно заведенная:
— Его убили, убили, убили, его убили, убили, его убили…
— Таня!
Она замолчала и посмотрела на меня.
