возле двери, не зная, как далеко мне следует зайти. Я никогда не был в комнате Шарлотты, и с любопытством осмотрел все вокруг. Стены были оливково-зелеными, голыми и без каких-либо рамок, кроме фотографий, приклеенных на потолке. С того места, где я стоял, я не мог разглядеть фотографии и увидеть чьи лица были на них, кроме того, что они выглядели так, как будто были сделаны в школе.
Ее двуспальная кровать стояла посреди комнаты с чистыми белыми простынями, несколькими подушками и подушкой посередине с надписью «Спи со мной».
— Хорошая комната, — отметил я, заметив книги на ее тумбочке. Я читал такие же книги в старших классах, — На кого я похожа?
— Алекс… пожалуйста, ты знаешь. Ты был бы слепым, если бы не видел этого.
— Ну, называй меня слепым.
— Ты знаешь, что ты горяч, — сказала она с самообладанием, — Ты умный. Я имею в виду, ты врач! Ты — полный набор.
— Весь пакет? Очевидно, ты плохо меня знаешь. Я не идеален, Шарлотта.
Как я могу даже начать объяснять, насколько я несовершенна?
— Может, и нет, но ты чертовски близка…
Меня осенило, что ее слова были искренними, и я никогда не слышала, чтобы кто-то, кроме моей матери, использовал слова «идеальный» и «Алекс» в одном предложении. Но больше всего меня поразило то, как уверенно она произнесла эти слова, откинувшись в кресле с вытянутыми над головой руками, ни на секунду не сомневаясь в том, что слова вылетят из ее рта.
Шли минуты, а я все не мог отвести взгляд, пойманный на дилемме: мне хотелось ее невинности, ее чистоты, но слова вырвались неожиданно.
— Что твоя мама имела в виду?
— Эти ангельские штучки? Долго рассказывать. Просто легенда, в которую она верит. Не волнуйся, она всегда пытается передать мне свою мудрость. Мне восемнадцать. Разве это не время в моей жизни, чтобы стать дикой? Ну, знаешь, напиться и вытатуировать имя какого-нибудь случайного парня на своей заднице? — она засмеялась, покусывая ручку, пока наблюдала за мной, — Она даже не должна быть здесь. Мои родители пытаются быть дружелюбными. Что-то пытаются уладить с имуществом, которое они унаследовали. Я вроде как отключилась.
— Ты не такая, спокойно ответил я, — Дикая и безответственная.
— Нет, не такая, — она замешкалась, отвлеченная громким криком, который эхом разнесся по всему дому. Голоса были приглушенными, но вскоре я понял, что это ругаются ее родители.
— Алекс, тебе лучше уйти. Это не то, что ты хочешь услышать, — она вздохнула, ее голос был опечален чрезмерным криком.
Шарлотта бросилась на кровать и уставилась в потолок, ее волосы спутались вокруг нее, а по щеке скатилась одинокая слеза. Не думая, я села рядом с ней, убирая прядь волос с ее лица.
— Ты хочешь поговорить об этом?
— Ты не поймешь. Черт, даже я не понимаю.
— Нет, но я выслушаю. Это меньшее, что я могу предложить.
Она вытерла рукавом щеку: — Ты думаешь, я бы уже привыкла к этому, знаешь, что мои родители живут отдельно. Мама здесь, и я должна быть благодарна, что они могут сидеть в одной комнате вместе… — она сделала паузу, словно пытаясь найти нужные слова, — Я просто не понимаю, как можно обещать, что «в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас», что ты будешь с одним человеком. Как можно причинить боль тому, кого ты должен любить? Папа страдает, я знаю, но он слишком горд, чтобы показать это. Мама не понимает. Он все еще любит ее, хотя у него плохой способ показать это. Она смотрит на него не так, как раньше, а может, и никогда не смотрела. Все, о чем она говорит, это прошлое, большой плохой волк, или она называет их темными ангелами. Как они приходят в твою жизнь и крадут то, что принадлежит тебе, твое сердце и душу. Я давно поняла, что это был не мой отец. Не он украл ее сердце… это сделал кто-то другой. Она так и не отпустила его, и теперь мой бедный папа… — она запнулась.
— Шарлотта, если этому не суждено быть, то, может быть, твоему папе будет лучше. Дай ему шанс найти кого-то, кто полюбит его так, как он заслуживает любви.
Она поспешно садится, опираясь на локти для опоры, и смотрит на меня слишком яркими глазами: — То есть, ты хочешь сказать, что это нормально — давать такие обещания, надевать кольца друг другу на пальцы, давать клятвы перед Богом, семьей и друзьями, только для того, чтобы уйти, когда появится что-то лучшее?
Сидя так близко к ней, я не мог не чувствовать непреодолимую потребность прикоснуться к ней, обнять ее. Ее честность и сострадание поразили меня. Она носила свое сердце на рукаве, и я хотел лишь одного — вложить его в свои руки и пообещать, что буду беречь его до конца своих дней. Когда ее большие карие глаза смотрели на меня, мое сердце начинало колотиться, но не потому, что я боялась, а потому, что это было правильно, и только это было самым страшным. Она привила мне честность, и у меня не было выбора, кроме как выразить то, что я чувствую — как она заставила меня чувствовать.
— Не что-то лучшее, Шарлотта. Что-то правильное, — прошептал я, приковав свой взгляд к ней, — И да, я уйду, если ты об этом просишь.
Двадцатая глава
Чарли
Девять лет назад
— Чарли, ты хочешь поговорить об этом?
О чем тут было говорить? Я не спала. Моя мама решила снова уехать посреди ночи, оставив отца без устали беспокоиться о ней. Ни записки, ничего. Просто пропали ее вещи. Как я могла понять? Я не была влюблена и не была замужем. Мое мнение не имело значения, хотя моя жизнь снова была перевернута с ног на голову двумя людьми, которые должны были защищать меня.
— Не сегодня, Адриана.
Я осмотрела в свои глаза в зеркале. Темные круги было невозможно скрыть.
— Итак, слушай, поскольку ты выглядишь как секс на ножках, нам нужно обсудить какой-то сигнал на
