наверняка бы упали в обморок.
Дама добавила:
– А несчастный малыш, которого, кстати, прибывшая бабка, по слухам, назвала в честь погибшего сына, Клодом, теперь самый богатый младенец Франции! О, это так волнующе!
Лиза подумала, что не для матери Клода и уж точно не для самого Клода и его жены, ныне, впрочем, покойных. Господи, и почему она вынуждена выслушивать болтовню этих мещан? Лучше бы она провела те несколько часов, что ей остались, в компании с «Моной Лизой». Ведь просто сидеть напротив нее и любоваться – это ли не счастье!
В особенности если учесть, что счастье из ее жизни ушло окончательно и бесповоротно.
Гости же продолжали щебетать:
– А теперь похищение этой картины из Лувра. Как она называется? «Луиза Моно»?
– «Мона Лиза», – поправила сухо Лиза, – хотя итальянцы предпочитают называть ее «Джокондой».
– Ах, ну да! Ее ведь какой-то итальянец и нарисовал! Поэтому не сомневаюсь, что ее макаронники и стырили! У них надо искать, у них! И, вообще, где она сейчас может находиться?
Лизу так и подмывало дать ответ:
«Она сейчас у меня. Хотите, покажу?»
Но делать этого не стала, потому что чета буржуа тогда не только упала бы в обморок, а скончалась на месте от сердечного приступа.
А еще больше смертей ей не требовалось.
Наконец, чувствуя головную боль от постоянного журчания глупых фраз, Лиза досрочно завершила сеанс, заявив: все, что надо, она зафиксировала и портрет будет готов через месяц.
– Побыстрее нельзя? А то у нас серебряная свадьба в сентябре, хотелось бы, чтобы к этому времени этот шедевр украшал нашу гостиную!
Заверив, что постарается (хотя дала себе слово, что делать этого не будет), Лиза выпроводила назойливых гостей, а потом, достав из кладовки «Мону Лизу», снова принялась любоваться ею.
Ничего для этого и не требовалось: просто сидеть рядом и молчать.
* * *
Раздался стук в дверь, и Лиза подскочила от ужаса: неужели полиция?
Или, что хуже, Юрбен или кто-то из его дружков, которые пришли забрать синьору. Забрать ее навсегда, чтобы отдать какому-то богатому и лишенному всяческих моральных принципов коллекционеру.
Однако это был всего лишь отец, который заявился к ней, чтобы сообщить о новых горестях, обрушившихся на семейство Сергея Апполинарьевича. Решением этих горестей были, как водится, деньги, за которыми отец к ней и пришел.
Лиза в обычной ситуации этих денег не дала бы, потому что в последнее время не могла отделаться от ощущения, будто только и делает, что работает на семью Сергея Апполинарьевича, который, кажется, не терял еще видов на нее как на свою жену. Но сейчас она быстро отсчитала купюры и, вручив их отцу, сказала:
– Папа, у меня срочный заказ, извини, но надо работать…
Отец, забирая сверток с банкнотами, произнес:
– Ах, Лизонька, эта новая служанка оказалась такой нерасторопной и дерзкой, так что я ее уволил. Сможешь найти новую – или лучше, как в былые времена, сама вести у меня хозяйство?
Лиза вздохнула, то и дело посматривая на «Мону Лизу», которую она в этот раз никуда не относила, а оставила стоять на мольберте, только закрыв простыней.
Знал бы отец, что он стоит всего в паре метров от самого гениального произведения в мире – и от самого, не исключено, дорогого. Что бы он тогда сделал? Наверняка бы потребовал пустить его на благо мировой революции.
Но отец, слава богу, ни о чем таком не помышлял.
– Папа, а ведь у нее куча младших братьев и сестер, которых она кормит и поит. Как ты мог так поступить? Чем ты тогда отличаешься от эксплуататорского класса кровопийцев-капиталистов?
Отец зашумел, заявив, что для него, революционера-теоретика, крайне важно правильно и калорийно питаться и жить в чистоте, и Лиза, вдруг осознав, что он ничуть не лучше тех, кого должна была свергнуть задумываемая им мировая революция, а, не исключено, хуже, решительно выставила отца за дверь.
А затем, сдернув простыню, зажмурилась от счастья.
«Мона Лиза» была ее – и только ее! Но всего лишь на несколько часов…
Потом заявится Юрбен или его дружки, и синьору придется им отдать. Она будет украшать какой-нибудь особняк, замок или палаццо бессовестного коллекционера, вероятно, висеть там в зале, куда будет иметь доступ только этот человек.
Получается, «Мона Лиза» для человечества исчезнет, а будет существовать только для одного, отдельно взятого индивидуума?
Потому что, если верить тому же Юрбену, тот несчастный, который вынес ее из Лувра (и получил теперь подделку), намеревался все же вернуть ее своей – и «Моны Лизы» – родине: Италии.
А вот коллекционер желал только одного: иметь возможность любоваться ею в одиночестве, как в свое время Наполеон, повесивший ее в свою спальню в Тюильри.
Хотя даже там он любовался на «Мону Лизу» не один…
Лиза вздохнула и взглянула на часы. Уже начало второго, значит, в любой момент мог раздасться стук в дверь и…
И «Мону Лизу» заберут, чтобы отдать ее новому хозяину, тому, который не даст никому взглянуть на нее.
Но если так, то кто сказал, что этим новым хозяином должен стать этот самый анонимный коллекционер?
А не, к примеру, она сама?
* * *
Решение пришло невероятно быстро. Лиза прошла в соседнюю комнату и отыскала среди множества набросков вторую копию «Моны Лизы», ту, что удалась не так, как первая, идеальная, попавшая теперь в руки к похитителю, и внимательно взглянула на нее.
Ну да, ей-то, создавшей эту копию, видны огрехи и недочеты, но вряд ли они бросаются в глаза, например, тому же коллекционеру, который, как обычно водится в подобных случаях, в искусстве наверняка разбирается крайне слабо.
И, заполучив картину, не будет сомневаться в том, что это оригинал.
В то время как это будет копия, причем далеко не лучшая.
Лиза, зайдя в кладовку, подняла серую бумагу, в которую была упакована «Мона Лиза», настоящая «Мона Лиза», и быстро завернула в нее свою работу. А затем, перевязав веревками, произнесла:
– Что же, капиталист-кровопийца получит копию и будет уверен, что это оригинал. А вот оригинал останется у меня…
Но что она с ним сделает? Если оставит себе, не вернув в Лувр, то чем она будет отличаться, собственно, от этого беспринципного коллекционера?
Хотя бы тем, что сумеет оценить гениальность работы Леонардо, а также насладиться тем, что у нее подлинник, а у того – копия.
Изготовленная ею копия.
И все же это не ответ на вопрос, как поступить. Оставить оригинал себе – или вернуть Лувру?
Или…
Еще до того, как она успела прийти к какому-то окончательному выводу,
