действо и улыбался, это ж надо, словно дети, считалку устроили для игры в «лошадку», вот и решили разделиться, кто лошадкой будет, а кто кучером. Игра эта в Олёкминск пришла с деревень, одна часть детей брали в руки палки и, оседлав их, гарцевали, выполняя команды «кучеров». Другая часть ребятишек управляли своими «лошадками», слегка осаживая хворостинами то с одного бока, то с другого.
Ефим Малявин, находясь в сторонке, поглядывал, интересовался, кто что вытянет, кого кормить придётся? Кто останется и кто отправится в путь, в общем-то ему было безразлично, поскольку успокаивал себя: на четырёх человек готовить — это не тринадцать ртов кормить.
Некоторые хитрили — взявшись за палочку, слегка расшатывали её, стараясь определить её длину, но Севастьян накрепко держал хворостинки и, улыбаясь, предупреждал:
— Нечего лукавить, взялся — тяни!
Спустя минуту-две все узнали результаты жребия. Короткие палочки вытянули Данила Горобец и его друг Матвей Половников.
— Коль вам выпало, знать, так тому и быть, — промолвил Севастьян. — За старшего остаётся Прохор. Работы вам хватит: надерёте коры берёзовой, закроете крыши, жердями придавите, доделаете бутары, водосточные лотки и мелочи всякие, время останется, глину заготовьте. Постарайтесь три избы обжить, нары устройте, пора из чума перебраться. Что плахи остались, сложите в стопу через прокладки, работников нагонят, так оклады для печей наделают, набьют глиной и за лето в избушки уют впустят.
— Оленей и лошадей всех с собой погоните? — спросил Шишкин.
— Всех, они вам не нужны, не гарцевать же на них, тяжёлые работы закончили, а с Олёкминска грузов тащить много придётся. На базар за мясом ездить не придётся, оно в тайге рядом и даром ходит.
— Севастьян, с собаками-то чего делать будешь, тоже заберёте?
— Нет, пусть у вас остаются, зачем гонять их туда-сюда. Медведь уж проснулся, так знать дадут, да и мяса взять помогут.
— Эти да, после спячки начнут шастать, а собаки забрешут, так и обойдёт зверь стороной, — согласился Прохор. — А еже норов проявит, так за ружья возьмёмся.
Хазар и Айта, словно понимая, о чём идёт речь между людьми, не моргая слушали и смотрели на Севастьяна, он глянул на них, и у него защемило в груди.
— Ноне после сезона золотой добычи с собой в Олёкминск заберу. Вы ж знаете, нет в моём дворе собак, без помощников остался, так к предстоящему сезону зимнему, даст Бог, пойду с ними на своё охотничье угодье, заждались меня там соболи, из-за ёлок поглядывают, когда ж я до них пожалую. — Севастьян рассмеялся.
— Добрые псины, эти соболя или зверя крупного не упустят, школу у тунгусов хорошую прошли. — Шишкин склонился к собакам и сначала Хазара, затем Айту дружески потрепал за холки и потом, выпрямившись, обратился к Севастьяну: — Когда трогаться собираетесь?
— Чего тянуть, завтра с утра и путь держать след, — твёрдо ответил Севастьян. — Собраться нам — только подпоясаться.
— Какой дорогой пойдёте?
— Склоняюсь до Мачи, места мне знакомы, а там берегом Лены до Олёкминска.
— Смотри, тебе видней, а коль дорога ведома, так и крыть проще.
— Трубников с Рачковским, отбывая из села, заверили меня, что Мачу под базу хотят использовать, там и народ поселится, и торговые лавки откроются, склады построить хотят. И рассчитаться с рабочими за добытое золото тут же намерение имеют.
— А что же избы, нами отстроенные, чем не пристанище круглогодовое?
— Здесь постройки — это рабочий посёлок, для сезонного бытия старателей. Конечно, и тут люди будут проживать, но самую малость в зиму, те, кого оставят до весны сторожить избы и имущество приисковое. А кто пожелает сам отстроиться, никто неволить не станет, пусть оседают, оно и здесь охотой заниматься можно.
— Вона как. А почто не в Олёкминске? Село большое, обжитое.
— До Мачи ближе с верховьев Лены грузы доставлять, да и обратный путь короче, во всём господа выгоду усматривают.
— Этого у купцов не отнимешь, в каждом из них струнка коммерсанта или предприимчивого дельца сидит. — Шишкин приподнял правую руку и сжал кулак, как бы утвердил сказанное.
На следующий день девять человек, кто восседая на олене, кто на лошади, отбыли с будущего прииска Спасского, покинув своих односельчан-товарищей. За ними вереницей тянулись на поводках олени и лошади, свободные от груза. Севастьян ехал впереди, за ним Сушков, следом Сохин, далее остальные.
Через два часа с четвертью караван достиг прииска Вознесенского. Сразу бросились в глаза избы, свежими рублеными стенами они ничем не отличались от изб, поставленных на прииске Спасском. Поскольку Окулов знал о скором выходе из тайги до Олёкминска, то он с основной частью людей был готов к походу. Зиновий также в посёлке оставил несколько человек — троих. Остальные во главе с ним быстро собрались и уже были готовы отправиться вместе с группой Первакова. Караван увеличился, удлинился и взял направление на северо-восток, где за сопками и долинами речушек их ждало маленькое поселение Мача, приютившееся на берегу реки Лены…
Глава 27
Опустившиеся холода на Александро-Николаевский прииск не позволяли вести дальнейшую промывку песков, осень сдавала свои позиции и шла на поклон зиме, длинной, морозной, требующей от людей особого к ней отношения.
Николай Егорович Тихомиров после последней съёмки золота с бутар распорядился убрать их с речки, перетащить в рабочий посёлок и уложить на жерди-подложки. Инструмент: промывочные лотки, лопаты, кирки, скребки{12}, вёдра и разную утварь велел сложить в сарае, где обычно каждый год хранилось приисковое имущество.
Настроение горного инженера не было возвышенным, чему радоваться, нечему — намыли за весь сезон треть пуда, а с каким трудом! Перелопатив с весны до осени массу горной массы, он никак не ожидал такого результата. А последние съёмки вообще угнетали — в лотках виделись крохи золота, что говорило о сущей бедности породы, об исчерпавшем себя месторождении драгоценного металла.
Старатели видели раздражённый настрой инженера, и это отражалось в их душах. Во-первых, смущало и настораживало, каков будет расчёт за адский труд, не оправдавший надежд? Во-вторых, понимали: это, вероятно, последний сезон для прииска, хотя и был сделан некий задел для будущих работ — заготовлены дрова, инструменты приведены в порядок и прибраны на хранение, оставлены сторожа для охраны изб и имущества. О весеннем оргнаборе на горные работы прииска никто речи не вёл. Но каждый, начиная от Тихомирова до последнего рабочего, про себя приняли решение — сюда ни ногой! Вслух не говорили, а в головах витало желание устремиться на открывшиеся богатые прииски Спасский и Вознесенский. Молва о Хомолхо будоражила сознание, щекотала нервы, торопила покинуть Александро-Николаевский, перезимовать и двинуть на золотую речку. Но пока сдерживал
