в последней инстанции.
— Да ничего, — наконец, ответил он.
— Как это — ничего? — возмутился Антти. — Расстрелять его надо. Пренепременно — расстрелять.
Тойво ожидал с минуты на минуту шум и стрельбу с окраины деревни, лихорадочно придумывая, как бы избежать пули, которую в таком случае не пожалеет на него даже парень из Выборга, не говоря уже об Исотало. Однако было по-прежнему тихо.
— Я, пожалуй, пойду своей дорогой, — сказал он. — Вряд ли у нас получится спокойно переночевать под одним кровом. А расстрелять себя я не позволю. Во всяком случае, буду противиться этому всеми доступными методами.
Паули ничего на это не сказал, а Антти сердито сопел со своего угла.
Тойво понимал, что дергаться нельзя, и вот так просто уйти тоже нельзя. Нужно сделать что-то отвлекающее.
— Шюцкор в Каяни не разогнали? — неожиданно спросил он.
Марттина вздрогнул и посмотрел на Исотало, а тот почему-то сделался несколько растерянным. Казалось, они не знают, что говорить, не знают, что и думать.
— Я тебя провожу за посты, — наконец, сказал Паули.
Тойво всеми силами пытался скрыть удивление. Что-то в отношении к нему поменялось. Ну, да не время было гадать. Надо было торопиться.
Антикайнен не знал, что на базе каянского шюцкора формировалась разведывательно-диверсионная школа, в которой планировалось открыть такие интересные отделы, как «аналитический» и «статистический». И Паули, и Антти — люди, непосредственно связанные с армейскими спецподразделениями Финляндии, слышали об этом, но дальше слухов информации не было никакой.
Через девятнадцать лет Марттина будет руководить отделом статистики школы разведки в городе Каяни — Отделом статистики Иностранного отделения Генерального штаба. Он повоюет на всех войнах вплоть до сорок пятого года, закончит карьеру в чине майора. Последней войной для него будет Lapin sota — война против Германии, завершившаяся 27 апреля 1945 года. В следующем году он исчезнет из Финляндии, а в 1950 вновь вернется домой с Венесуэлы, где, оказывается, пережидал лихое послевоенное время. Что и говорить — молодец, карел!
Паули отвел Тойво практически до барака казаков (kazakku — батрак по-ливвиковски), пристально посмотрел ему в глаза и сказал:
— Надеюсь, больше не увидимся?
— Мы полагаем, а Господь — располагает, — ответил Тойво и ушел.
Рукопожатиями они решили не обмениваться.
Антикайнен ушел по дороге, ведущей к деревне Обжа, слабо освещенной лишь призрачным светом звезд — керосиновую лампу Паули ему не дал. Вместе с луной откуда-то выплыли тучи, и тьма сделалась кромешной.
Эти места в олонецкой глубинке считались самыми гиблыми: и разбойных шведов тут при царе Горохе в трясину призрачная белая лошадь увлекла, и основателя Андрусовской пустыни здесь убили, и сам Петр Первый, присевший под кустик, чтобы облегчиться во время своего путешествия, такое заприметил, что так без портков в карету и залез. Даром, что Пижи, хотя и Обжа.
А после Революции народ местный вовсе распоясался. Столичные евреи привезли оружие, мужики его похватали и тотчас же отправились на заработки. В Олонце, понятное дело, в первую очередь судью местного забили насмерть, потом полицейских — кого смогли отловить. А потом уже начали друг с другом рядиться.
Отжали пижинских ухарей к окраине, потому что они уже собирались со всей тщательностью еврейским вопросом заняться. Засели они по канавам в ближайших деревнях, Юргелице, Мегреге и Верховье, и местное население принялись отстреливать: пастухов с коровами, учителей с детишками, женщин с мешками. Когда же подожгли книги в юргельской школе, терпение у народа иссякло.
Пришел коммунист Моряков с сотоварищами, митинг провел о Карле Марксе, поклялся Вовой Лениным и одного за другим отловил расшалившихся бандитов. А отловив, тут же расстрел с приговором учиняли. Сами себе судьи.
Прознав про это, убежали оставшиеся в живых пижинские мужики по домам, а оружие спрятали.
Но пришли финны-освободители, давай карелов-ливвиков освобождать. С Ладоги пришли, в Пижах задержались. В это же самое время в Мегреге в клубе проходил агитационный спектакль с участием всяких активистов. В разгар постановки некто Трифонов вбежал в зал и сказал, что финны Обжу захватили, и выбежал обратно.
Комиссар Госман приказал сохранять спокойствие, да куда там — уже и дымом попахивает, уже и огонь со стропила на стропило перескакивает. Ломанулся народ на улицу — а там стрельба. И так-то ни черта не видно, а тут пули со всех сторон летят. «Финны!» — кричит народ. Госман первым бросился в поле, но сломался, споткнулся и завалился на грязный снег. «Какие, к чертям собачьим, финны? Они же в Обже!» — сказал он и умер.
И Моряков на помощь не пришел — отстреливался Моряков в доме у Вацлава.
Кто палил из оружия? Почему палил?
Некогда было активистам разбираться: разбегались, жизнь свою спасали.
Вот в таком лихом месте оказался Тойво в такое лихое время. Вышел из Сааримяги — все пути открыты: можно в деревню Инема пойти, можно, опять же в Пижи, а можно и здесь остаться. За каждым кустом мерещился обезумевший безнаказанностью местный житель.
— Эй, — вдруг, откуда-то сбоку раздался тихий окрик. — Кто идет?
— Антикайнен, — признался Антикайнен. Ничего другое в голову не пришло.
— Ну, ты нас напугал, товарищ Антикайнен, — сказал Оскари, возникая за ним с другой стороны. — Мы едва войной на Сааримяги не побежали.
Тойво облегченно вздохнул и даже вытер проступивший на лбу пот.
— Товарищи! — сказал он. — Вылазка на Сааримяги отменяется. Как же я рад, черт побери, что вы не раскрылись!
— Хм! — сказал Кумпу.
— Хм! — сказал Матти.
Тот мужичок, что сидел со своей корягой в бараке, видел, как завернули Тойво с пути и отправили прямиком в финский плен. Он сразу же предположил, что такие парни просто так по дорогам не ходят. Поэтому пошел прямиком в лес, ориентируясь по следам, оставленным Антикайненом. Мужичок — еще тот следопыт — вышел к посту красногвардейцев и, обрадовавшись, что его тут же не стрельнули, рассказал, как дело было.
Бойцы посовещались, призвали на помощь боевой опыт и чувство здравого смысла и решили: это дело надо подождать. Бежать в деревню лихим кавалерийским наскоком — это и себя погубить, и, безусловно, Тойво разоблачить.
Да мужичок еще хвалил этих финнов: мол, красных не ищут, мол, карелов-активистов не отстреливают, мол, все с большими ушами.
— Это диверсанты, так что нас они не интересуют, — объяснил Антикайнен. — Вот если бы они были у нас в тылу тогда — да. А так получается, что это мы у них в тылу. Надо двигаться к Лодейному полю. Там финская армия, там и пошумим.
Мужичок-следопыт указал
