сам Исотало, потому что временами его взгляд на Антикайнена становился донельзя задумчивым.
Когда же сделалось темно, и зажглись керосиновые лампы и просто лучины, Тойво попытался представить, как бы выглядел этот знакомый незнакомый фельдфебель лет пять назад: без пузика, без шапки, без маузера. А выглядел бы он, как Исотало. Ну, тот, который горлышком бутылки порезал чемпиона Пааво Нурми. И тот Исотало, и этот Исотало, может быть, это одно и то же? Да как же так: Антти выглядит здорово постаревшим за прошедший пяток лет. Пусть живот вырос, пусть образ жизни не здоровый, но уж больно возраст не соответствует.
Тут к нему в угол, отведенный для ночлега, пришел сам Исотало.
— Я вспомнил, кто ты таков на самом деле, — сказал он и радостно, с облегчением выдохнул.
Тойво вопросительно посмотрел на него.
— Ты тот самый Антикайнен, — снова продолжил фельдфебель. — Так?
— Ну, так, — согласился Тойво. — А ты — Исотало из парка Хельсингфорса 1914 года. Порезал Нурми, а мы тебя в полицию сдали.
— Нет! — еще больше обрадовался Антти. — Ты перепутал!
Он резво повернулся на каблуках и выбежал из дома. Впрочем, не прошло и пяти минут, как фельдфебель вернулся в сопровождении двух своих солдат с винтовками в боевом положении.
— Взять его! — приказал он. — Вывести за дом на поле и расстрелять, как собаку!
— Отставить! — пророкотал голос у них за спиной, едва только воины Исотало надвинулись на Тойво.
Это Марттина откуда-то нарисовался. И где только его черти носили?
— Не отставить! — возразил ему Исотало. — Ты знаешь, кто это такой?
— Не знаю, — ответил Паули. — Знал по Выборгу когда-то.
— Это тот самый Антикайнен! — Антти даже указательный палец к потолку воздел, до того он был уверен.
— Ну и что? — возмутился Тойво. — Если ты не тот самый Исотало, то какого лешего тебе надо?
— Так! Парни! — обернулся к застывшим в нерешительности бойцам Антти. — Слушайте меня! А я вам говорю: идите в огород и застрелитесь.
Те в полном недоумении уставились друг на друга.
— Зачем им надо застрелиться? — теряя всяческое терпение, повысил тон Марттина.
— Да не им — а его застрелить! — тоже чуть не закричал Исотало.
— Он — красный? — настаивал Паули.
— Так откуда же я знаю! — потряс кулаками Антти.
— Тогда за что меня стрелять-то? — возмутился Тойво.
— У нас приказ: пленных не брать. Или по домам распускать, или пулю в голову.
— Но он не пленный! — заметил Марттина.
— Он просто мимо шел! — заговорил о себе в третьем лице Антикайнен.
— Вот ведь какой наглец! — воздел к потолку обе руки Исотало. — Или придуриваешься, или не помнишь моего брата?
Сразу после этих слов на лбу у Тойво выступила испарина: он вспомнил! Он отчетливо вспомнил событие, начисто вылетевшее у него из головы.
Тогда, осенью 1917 года он в первый раз выехал из города, пытаясь укрыться от всех людей вместе взятых. Тойво провел в лесу у моря пару дней в установленном наспех шалаше и никогда не задумывался: неужели он просто потерял весь ход времени! Теперь же ответ вырисовывался ясно: нет!
Рийхимяки! Он был возле станции Рийхимяки, чтобы сесть на поезд и отправиться обратно в Хельсингфорс. Там же по стечению обстоятельств оказались два брата Исотало. Один из них — тот, что помладше — как раз и был тем негодяем, беспричинно напавшим на Пааво Нурми, потом сосланный полицией из столицы.
Рийхимяки! Тойво мог уйти незамеченным, но почему-то не сделал это. Все было, как в тумане. Он стоял возле афишной тумбы и опирался в нее плечом, чтобы не качаться из стороны в сторону. Было уже темно, но младший Исотало его заметил и признал.
Рийхимяки! Лицо парня, искаженное от ярости, выкрикивало какие-то слова. Он стоял рядом с Тойво и не мог никак унять своего бешенства, не обращая внимания на своего старшего брата. «Антикайнен! Я нашел тебя! Ты мне за все ответишь!»
Рийхмяки! Редкие пассажиры, ожидающие поезд, отошли от греха подальше в сторонку. А потом Тойво коснулся шеи беснующегося Исотало. Ему показалось, что он не ударил парня, а именно прикоснулся. После этого Антикайнен повернулся и ушел в темноту, откуда пришел.
Рийхимяки! Тойво ушел, не оглядываясь, а Исотало упал на дощатый перрон и забился в конвульсиях. Через минуту он умер на руках у брата. А Антикайнен вернулся в свой шалаш и лишился всяческих чувств, потому что, в первую очередь, лишился чувства времени. Что-то в его голове стерло все воспоминания о произошедшем событии.
— Ага! Помнишь! — злорадно проговорил Антти. — Я тебя, гад этакий, только в темноте и узнал, едва тени легли на лицо, как тогда, на станции Рийхимяки.
Тойво, конечно, расстроился. В большей степени это чувство вызывала потеря памяти, в меньшей — смерть какого-то крестьянина Исотало (если верить финскому суду убийство крестьянина Исотало на станции Рийхимяки произошло в 1918 году). Лунатизм никогда не был проблемой Антикайнена — он об этом даже не задумывался. Теперь же, оказывается, это проблема.
Солдаты пузатого фельдфебеля, видимо, посчитали, что все кончено, можно вывести этого парня на картофельное поле и стрельнуть его, как уже не раз бывало с другими. Они слаженно сделали дулами винтовок движение в его сторону, но дальше случилось неожиданное: ружье одного внезапно вывернулось из его рук и прикладом ударило другого по лбу.
Тойво же оказался возле Исотало, готовый ударить того, либо выпустить в него целую обойму. Но Паули тут же сделал ногой раз-два, и выбил винтовку из рук Антикайнена. Раз — это нога упирается в пол, два — нога уже поднята на высоту рук Тойво.
Все произошло настолько быстро, что толстый фельдфебель не успел вспотеть от испуга. Вообще-то, он был не из пугливых, но дело не в этом. Дело даже не в том, что ситуация поменялась с быстротой молнии.
Дело все в том, что никто теперь не знал, как из сложившихся обстоятельств выбраться. Тойво смотрел на Паули, Паули смотрел на Тойво. Антти смотрел на улетевшую винтовку. Один солдат смотрел на своего командира. Другой солдат смотрел сны. Кошка на печке перестала вылизываться и строго и с осуждением смотрела на людей.
— Ну, и что теперь? — спросил Антикайнен.
Марттина помедлил с ответом. Можно было, конечно, подраться с этим парнем. Вот только за кем окажется победа — вопрос. Да и не хотелось, по большому счету, махаться руками-ногами из-за дела двухгодичной давности, выданного фельдфебелем Исотало, очень неприятным субъектом, истиной
