уже украденное безжалостно вытрясали из мешков, невзирая ни на какие слезы и стоны.
И это запомнили. Вечное противостояние село-город, махновщина с местным колоритом.
К тому же партизаны не давали трогать мусульман, вот сербы Боснии и не рвались на помощь. Не рвались до такой степени, что в отрядах порой случался самый настоящий голод, а голодный боец — не боец вовсе.
Вот такая вот диалектика. Грабить нельзя, но без грабежей ты останешься голодным.
После спокойной ночи — старик не соврал, что в округе никого нет, но мы его на всякий случай оставили при себе — мы бодро собрались и утопали в рассвет, несмотря на желание хоть что-то закинуть в рот. Проводники обещали к вечеру вывести нас к партизанами, но нет, оставалось утешаться, что теперь мы километров на двадцать ближе к Верховному штабу.
Умываясь в небольшой горной речке я заметил пятнистые спинки форели — есть бог на небесах, и он любит партизан! Вместе с Марко, Глишей и Бранко натаскали камней и запрудили поток, потом навтыкали кольев и переплели их ветками, к удивлению проводников.
Прошлись босиком по воде, загнали в ловушку рыбу, завалили выход…
— Бойся! — описав дугу, граната плюхнулась в середину заводи.
Кто сказал, что сербы не едят рыбу? Еще как едят, особенно, если несколько дней не жрамши.
Но как по-разному… Суровый Бранко мощно работал челюстями, его кузен тщательно вытаскивал косточки, порой брезгливо морщился, но ел. Марко с превосходством опыта оглядывал сотрапезников и ловко разваливал рыбешку на куски. Живка поначалу принюхивалась, но вошла во вкус, Альбина… Альбина даром что мизинчик не оттопыривала, отделяла небольшие кусочки и пальчиками доносила до рта. И откуда это в ней, девушке из, прямо скажем, дикого горного края? Нет бы как Глиша и Небош, два живоглота, всасывать тушки чуть ли не целиком.
Проводники сначала недоверчиво следили за нами, но куда деваться, счистили кожу и принялись за слоистое, исходящее паром рыбье филе.
Эх, пропеченная на камнях форель, да еще с солью, куда лучше, чем в ресторанах Парижа энд Лондона! Туда-то я попадал в худшем случае после ужасного шестичасового голодания, а тут… ммм…
Рыба ушла влет почти вся, на утро остались только три рыбешки. Ну да ничего, запруда цела, а гранаты у нас еще есть.
Лука, закончив свою порцию, отсел в сторону, выудил из сумки блокнот и принялся строчить карандашиком в неверном лунном свете.
— Что, оперу пишешь?
— Какую оперу? — вытаращился комиссар.
— Не какую, а какому, — вспомнил я древний анекдот, — неважно. В темноте зрение испортишь, будешь, как крот, наощупь воевать.
— Сейчас, пару строк, чтобы не забыть, и все.
Мы-то нажрались и спать (ну, кто не в карауле), а Лука, оказывается, трудился над докладной запиской Верховному штабу. Состояние хорватских и боснийских партизанских отрядов, с которыми мы имели дело. Сколько новичков, сколько хоть немного опытных, потребность в одежде, обуви, питании, вооружении… Так-то да — в отрядах знание военного дела у многих ограничивается отличием дула от приклада. Ну еще знают, куда патрон совать и куда нажимать чтобы грохнуло. А стрелковая подготовка, тактика — мимо.
— Правильное дело, — похвалил я Луку. — Подумай только, что будет, если твой блокнот попадет врагу.
И без того бледный от лунного света Лука сбледнул еще больше. Сглотнул, нелепо дернув кадыком, тщательно отсчитал страницы, выдрал и кинул в огонь.
Пламя немедленно взвилось вверх и за секунды вся наша военная тайна обратилась в дым.
Наевшийся впервые за столько дней Марко устроился у меня под боком и грустно засопел. Я поспорил сам с собой на патрон и выиграл — братца угнетала мысль, с которой он не хотел напрямую лезть ко мне. Причина же была все та же, жажда мести хорватам, вспыхнувшая, как огонь от бумажек Луки, после виденного в Кутине и высказанного Демоней желания напасть на Ясеновац.
И я Марко понимаю, душа просит мести, совесть требует покарать убийц, только у парня размах уж больно широкий, балканский — убить всех причастных.
— Это проще всего, — уставился я на тлеющие угольки. — Но если всех поубивать, чем ты будешь от них отличаться и с кем ты останешься?
Марко недовольно поерзал.
— И потом, мы же армия, хоть и партизанская. Армия стоит не на эмоциях и мести, а на приказе. Будет приказ — камня на камне не оставим, нет приказа — стиснули зубы и работаем. И вообще спи давай, завтра опять марш.
Хорошо что есть я такой умный, прошедший первую Боснию, помнящий Чечню и многое другое. Либо насмерть, до последнего человека, либо как-то договариваться и устраивать общежитие.
Глава 15
Женщины усложняют
В селах нас кормить не рвались, в города не пускали, оставался один вариант — большая дорога. Большая не в смысле размера, там слишком часто ездят, приходилось по два-три часа лежать в укрытиях, чтобы просто перескочить шоссе без засветки или перестрелки, куда уж там засаду с нашими невеликими силами устраивать…
Дорога нужна большая в самом робингудовском смысле — пригодная для экспроприации ништяков. А таковых, на самом деле, очень немного. Если по дороге ездят, то ее либо патрулируют, либо быстро станет известно о пальбе и взрывах, и мы получим на свою голову преследователей. А нас мало, да и с едой не очень, играть в догонялки слишком стремно.
Если же дорога глухая, неохраняемая — то на ней и не разживешься.
Придумал, как разорвать замкнутый круг, Бранко: устроить засаду бесшумную, без стрельбы. Найти крутой откос (этого в гористой Боснии навалом), ближнюю к нему колею подкопать, в дальнюю, наоборот, камней накидать.
Да только хрен: первый грузовик проскочил, второй грузовик проскочил. После третьего, если не взлетит, решили топать дальше на голодный желудок. Хорошо еще, что нынче лето, зимой бы вообще сдохли…
— Пугнуть его надо, — заметил Небош, глядя в оседающую после второго грузовика пыль. — Он тогда газу даст и на дорогу смотреть не будет.
— Стрелять нельзя, — заметил Бранко.
— А стрелять и не надо. Как выскочить, как выпрыгнуть, как заорать!
— Сам и прыгай, — сердито отказался артиллерист.
Вот Небош с Глишей на пару и выскочили слева-справа от грузовичка с водилой и пассажиром в домобранской пилотке, да как завопили «Стой!»
Шофер вдавил педаль в пол, шины с визгом закрутились в пыли, выбрасывая камешки, и машина рывком дернулась вперед. Два грязных
