забор, перемахнул в чужой огород. Японцы думали, что арестованный успел убежать далеко, искали его в дальних дворах и переулках. Помогла темнота...
– Худо твое дело, парень, пропадешь ты теперь, – сказал Кравченко, – но я что-нибудь придумаю!
– Ради всего святого, я буду вам век благодарен! – лепетал техник.
Кравченко спрятал провокатора в стайке, где ночевала корова, и крепко задвинул снаружи деревянный засов. Через полчаса он был в контрразведке.
– И, подумайте, какая скотина, просит приютить! Да я большевистскую мразь и близко к себе не подпущу! А приютил я его добре, он теперь от вас не уйдет! – рассказывал Кравченко.
– Молодец, кондуктор! – притворно восхищался поручик. – Мы его сейчас же заберем, а для вас я буду хлопотать перед атаманом награду.
– Зачем награда, – вертел Кравченко в руках фуражку. – Мы для своей власти ничего не пожалеем...
Уже белел восток, над рекой плыл густой туман. Во двор Кравченко пришли офицер и два японских солдата. Когда техника вывели из стайки, Кравченко плюнул ему в лицо.
– Попался, голубчик!
Техник разразился бранью.
– Предатель! Иуда! Погоди, вот придут наши!..
– Иди, иди! – разгорячился старый Кравченко. – Будешь знать, как с большевиками связываться!
Техника увели, а Кравченко призадумался у ворот: «Значит, прямых улик против меня нет, но ищут ниточку, нельзя ли ухватиться. Зарубим себе это на носу...»
Утром Усатый сообщил, что техник и в поселке Гора стучался к одному мастеровому депо, но там ему намяли бока.
Следующая ночь принесла несчастье...
Сергей Фролов, ни с кем не советуясь, решил отомстить карателям за смерть дяди Фили.
Он где-то достал пироксилиновую шашку подполз к бронепоезду и бросил ее под колеса паровоза. Смельчак не понимал, что пироксилиновая шашка для бронепоезда – все равно что дробинка для слона. Часовой вскинул винтовку, и юноша упал на рельсы с простреленной грудью.
Утром на этом месте нашли разбитые очки и пятна крови.
Сразу двух бойцов проглотила пасть контрреволюции. Костя спрятался на сеновале, чтобы никто не видел, как он плачет. Перед глазами его стоял, как живой, дядя Филя в старой солдатской фуражке, в запачканной мазутом гимнастерке. Карие глаза внимательно смотрели на Костю. На чисто выбритом лице играла улыбка. Шевелились закопченные дымом усы. Косте слышался мягкий голос его. А Сережа Фролов! Костя только недавно узнал, что он с малых лет остался без родителей, жил у тетки-фельдшерицы, хорошо учился. Ведь только вчера утром встречались они у моста. Закинули удочки, лежали на горячем песке. Сергей снял очки. Глаза у него голубые-голубые. И волосы светлые спадают на лоб... «Запомни, Костя, новую частушку»... Частушка отпечатана и сегодня разошлась по поселку... Костя смахнул слезы, спустился по лестнице во двор. Надо было идти к Кузе и Проньке. Отец велел перенести гектограф из бани на свой сеновал.
В ушах звучал голос Сергея:
Картошка цветет
Колокольчиком.
Партизан недалеко –
За бугорчиком...
Глава тридцать третья
БУДЕТ СУД!
Вот так новость! Приехали американцы! Ребятишки сбежались на станцию смотреть заокеанских солдат. Многие школьники знали, что в Забайкалье есть части американской армии, но на своей станции таких гостей еще не видали. Американцы располагались ближе к Байкалу– в Верхнеудинске и в окружающих этот город районах. Из тех мест, должно быть, и прикатил большегрузный товарный вагон, в котором прибыли высшие и низшие американские чины. Высшие ушли в японский штаб на какие-то переговоры. Зачем они приехали? Думают помогать атаману Семенову и японцам бороться с партизанами или сами хотят просить помощи? Их ведь тоже часто беспокоят люди из тайги.
У вагона несколько сухопарых американских солдат играли в мяч, перебрасывая его друг другу одной рукой. На них глазела изрядная толпа мальчишек и девчонок.
Костя, Кузя и Пронька пришли вместе, Индеец был уже тут и успел научиться просить по-английски жевательную резинку. Усердно работая челюстями, он показал товарищам тоненькую, в два пальца шириной, серую пластинку, упакованную в красивую бумажку.
– Сера у них неважная! – давал он оценку американской подачке. – Возьмешь в рот – будто сладко, а потом – как трава. Наша сера из лиственничной смолы вкуснее. Ее можно долго жевать!
Зареченцы попробовали резинку, поспорили между собой, в какую игру играют американцы, а больше и смотреть было не на что: солдаты ничего из себя не представляли. Правда, на голове они носили какие-то ермолки в виде пирожков, штаны у них были короткие – выше колен, а на ногах ботинки с чулками, но то ли еще видывали ребята за это время!
Индеец хотел попросить еще резинки, но Костя запротестовал.
– Идемте домой!
Пронька зашептал Косте на ухо:
– Им бы листовочку подбросить, есть у меня одна.
Костя обошел вагон. С другой стороны никого не было, окна оказались открытыми. Вернулся к Проньке: «Заверни камешек в листок и брось, как раз на постель угодишь». Пронька так и сделал.
Пошли домой. Виднелась Теребиловка, а дальше – Заречье. Маленькие зеленые садики. Высокие одноногие журавли-колодцы. Белые трубы на избах. Все это, залитое солнцем, казалось Косте картинкой из журнала «Жизнь»...
– Костя, а по-русски американцы умеют читать? – спросил Пронька.
– Слово «картошка» им переведут, а «партизан» они хорошо знают! Пусть читают последний подарочек Сергея Фролова!
Кузя заговорил задумчиво:
– Чудно получается! Учим мы географию. Учитель рассказывает про далекие жаркие страны и про чужие народы всякие. А они, иностранцы-то, прямо у нас на ладошке. Смотри их, сколько хочешь, как за границей!
Кузя начал загибать пальцы на руках.
– Пленных немцев видели? Видели! Раз! Австрийцев– два! Сербов – это три! Китайская рота красногвардейцев с прииска на станцию приходила. Четыре! Пятые будут чехи – с осени прошлого года до поздней весны шли их эшелоны. Японцы сейчас у нас – вот вам шесть. Насмотрелись на них – аригато, спасибо! Теперь вот американцы, – Кузя загнул седьмой палец.
– А про мадьяров забыл? – подсказал Индеец, выплевывая американскую жвачку.
Кузя ухватился за восьмой палец.
– Правда! И мадьяров видели.
Остановившись, Кузя потер переносицу.
– А из какой страны они, эти мадьяры?
– Ясно, из какой! Из Мадьярии! – уверенно разъяснил Индеец. Ребята засмеялись. Костя надвинул ему на глаза картуз с поломанным козырьком.
– А вы разве Австро-Венгрию не проходили? Забыл уже? Оттуда они, мадьяры. Говорят, храбрые – прямо жуть!
На мосту встретили бледную после болезни Веру – она недавно поднялась с постели.
– Костя, тебя Тимофей
