соседи тебе помогут. Сегодняшнюю ночь спите в десанте, а завтра вас расквартируем. Много что-то нынче понаехало.
– Есть! – ответил Саня и развернулся к выходу из палатки.
Тимирбаев копошился в десанте, проверяя комплект гаечных ключей. Оба переоделись в подменную форму, которую не пожалел для парней Бригадир. Огляделись, перекурили и принялись за дело. Впятером стащили верхний лист брони, подготовив рабочее место. Вдруг откуда-то сбоку Скачков услышал щелчок фотоаппарата. Саня обернулся и уставился на подполковника, который ходил вокруг машины, выбирая удобный ракурс, продолжая снимать. Худощавый, с интеллигентным лицом, он не был похож ни на штабных, ни на окопных офицеров.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться? – сел на край башни механик.
– Обращайтесь, товарищ солдат, – улыбнулся офицер.
– С какой целью нас фотографируют? Мы не совсем фотогеничны в таком виде.
– А мне именно такой вид и нужен, – ответил фотограф, продолжая снимать.
– Тогда почему мы? – засмеявшись, спросил Скачков. – Есть ведь ребята и погрязнее!
– А тут дело не только во внешнем виде, – ответил полковник. – Ты, боец, улыбаешься всё время, вот такой типаж мне и нужен.
Слишком жизнерадостная у тебя улыбка для этого места.
– А вы кто такой, позвольте спросить? – задал вопрос Тимирбаев.
– Я фоторепортёр газеты «Красная Звезда», и ваш экипаж попадёт на первую страницу.
– Ого, – оживились бойцы.
– А нам номерок подарите? – спросил Тимирбаев. – Я бы домой послал.
– Не переживайте, ребята, номер газеты вы получите у себя на позициях, – заверил бойцов журналист, – газета общевойсковая, так что в вашем подразделении появится непременно. Удачи вам и спасибо за отличный материал.
– До свидания! – попрощались бойцы и вернулись к работе.
Стемнело. Хлопнули в небе осветительные ракеты в сопровождении залпов артиллерии. Народ разбредался по палаткам и десантам своих машин. Заработали генераторы, и вспыхнули лампы ярким электрическим светом. Загремели котелки под звук шагов бойцов, строившхся на ужин. Тимирбаев тоскливо смотрел в сторону хлебопекарни, улавливая запах свежего горячего хлеба.
– А нам поесть дадут? – спросил без надежды солдат.
– Куда денутся, – ответил Саня, – сейчас своих накормят и нас на ужин поведут. Столовая ведь не резиновая.
– А чем тут кормят?
– Не переживай, боец, в сто раз лучше, чем у нас.
– Хлебом пахнет, голова кружится.
– Да, хлеб у них свой, – сказал Скачков, расстилая спальный мешок на лавке десанта.
У раскрытых дверей машины под тусклым светом ламп освещения появился незнакомый парень, увешанный оружием, будто только что вышел из боя. Лицо в мелких засохших царапинах, на руках перчатки без пальцев, на коленях пятна крови. Вид у него достаточно грозный, подметил Скачков, и по лицу видно, что не первогодка.
– Здорово, пацаны, с Урала есть кто-нибудь? – поинтересовался воин.
– Нет, – ответил Саня, – земляков у нас твоих много, но они на позициях в Грозном.
– А дембеля есть?
– Я дембель, мне весной увольняться, – пожал руку незнакомцу Саня.
– Я тоже дембель, – ответил тот. – Мы с Екатеринбурга, тридцать второй военный городок, весь полк оттуда. Я сам из города Серова, есть ещё парнишка с Ивделя. Короче, со всей области понемногу.
А вы откуда?
– Где Родина-мать стоит, знаешь?
– А, ну тогда всё ясно, – улыбнулся парень. – А где воюете сейчас?
– На консервном заводе стоим, рядом с кладбищем.
– Потери большие у вас? – спросил он серьёзно.
– Встряли немного, – ответил Саня.
– А у нас почти весь батальон разбили. Офицеров не осталось, – сказал боец, задумавшись на мгновение. – Я сержант и теперь взводом командую. Мы с Моздока входили. Слушай, где водки достать можно?
– Тебе к пекарям обратиться нужно. Они этим делом заправляют. Самогон гонят и на боеприпасы меняют, но если деньги есть, то это ещё лучше.
– Спасибо, брат, – пожал руку боец и исчез в темноте.
– Заводи двигатель, Тимирбаев, пока ужинаем, в машине теплее станет! – сказал механик, достав котелки из вещевых мешков.
Первый взвод
– Были бы у меня деньги, уехал бы из России, – сказал Филимонов Булату. Изрядно подвыпивший и злой, он медленно забивал рожки автомата бронебойными патронами.
– Чем тебе так Родина не нравится? – глянул хитро и холодно на бойца Бембетов.
– Не любит она нас и детьми своими не считает. Гражданин России – звучит громко и гордо. А мы не граждане, мы население. Стадо баранов, в общем, которых опять на убой ведут. Помнишь, как Маяковский своим паспортом гордился? Вот это страна была!
– Ну, любовь страны ещё заслужить нужно, – ответил Булат, намыливая грязные руки мылом, – а что касаемо государства…
– Да ты хоть амбразуру грудью закрой, – перебил его Артём, – всё равно о тебе никто не вспомнит. Как до начала первой чеченской Дудаева хотели танкистами нашими напугать? Где сейчас эти танкисты? Сожгли танкистов прямо у президентского дворца. А Кремль что ответил? Мы никого не посылали!
– Власть, Тёма, это не Родина! – закурил папиросу Булат. – Это люди, даже не люди, а так – людишки, которые считают, что все инструменты управления у них в руках. Родина – это наш многонациональный народ и земля, на которой он живёт. Родные и близкие тех самых танкистов надеются и ждут, что мы до ума дело доведём.
– Мы доведём, деваться некуда, – отложил в сторону автомат Филимонов, – просто пацанов жаль.
– Мне кажется, ты сейчас себя жалеешь, Артём. Что, контракт с похмелья подписывал?
– Все подписали, и я туда же, – буркнул Артём в ответ.
Булат поднялся с лежанки, взял чайник и налил кружку горячего отвару. На ломтики чёрного хлеба толстым слоем легло варенье, которое раздобыли вчера бойцы второго взвода.
– На вот, поешь, – поделился с Филимоновым Бембетов, – а то завтра тяжко будет Родину защищать.
– А я не пойду на зачистку, – тихо сказал Филимонов.
– Куда ты денешься! – усмехнулся Булат и отложил в сторону бутерброд. – Все пойдут, и ты пойдёшь.
– Я никому ничего не должен, – упёрся Артём.
– Странная у тебя логика, – глотнул чаю Бембетов. – Родина тебе должна, а ты ей нет? Она ведь тебя вскормила, воспитала, образование дала. И вырос ты не под немцем или китайцем на куске земли в два квадратных километра. Ты благодаря таким же парням, как мы с тобой, рос, и дети твои расти будут в огромной и, надеюсь, великой стране. Войны начинают политики, а мы, солдаты, эти войны заканчиваем. Ты меня понял?
– Да понял я, понял, – согласно закивал головой Филимонов.
– Ну и ладушки, а теперь спать, воин, завтра день тяжёлый будет, – уже у выхода на улицу сказал Булат.
Артём взял кусок хлеба, запихнул его в рот и с трудом прожёвывая, сказал сам себе:
– Я не чувствую Родины – я чувствую только пустоту. Я вообще не понимаю, зачем я здесь в свои двадцать семь…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
– Подъём! Первое отделение, стройся! Умывайтесь! Завтракайте! – командовал Гера, заглядывая в каждую комнату расположения первого взвода. – Обеда не будет, может быть, даже и завтра. Засиделись мы тут, пацаны, пора поработать. В обед начнётся артподготовка, чтобы во дворах я никого не наблюдал. Вам ясно, отцы?
– Ясно, ясно, – кряхтел неповоротливый Любимов, пристраиваясь за Логвиным к фляге с водой.
– Да не пихайтесь вы, – нервничал, ещё не проснувшись, но уже проголодавшись, маленький и щуплый Девятов.
– Откройте мне веки, – загробным голосом и с закрытыми глазами изображал Вия рядовой Фикса.
Застучали котелки и ложки, зашипела каша, пригорая к днищу посудин, потянулся хлеб, насаженный на шомпол автомата, к костру. Взводы завтракали. Ели кто где. Механики – в своих колесницах, сержанты – в десантах машин, пехота – поближе к огню. Пасмурное небо уже не пугало. Здесь приходилось умирать и в солнечную погоду. Снег липкий и чёрный, так не похожий на себя, всё равно уже пах весной.
Бойцы с интересом наблюдали, как у входа администрации с пеной и брызгами мылил свою шею и голову капитан. Замполит спускался по ступеням медленно, будто на ощупь, стараясь растянуть остатки сна ещё на несколько секунд. Прапорщик Калядин давал напутствие механикам о бережном отношении к ротному хозяйству при погрузке в машины.
Замполит принял второй взвод. В этой операции
