как бы там ни было… Чудесная профессия.
Робин почувствовала, как в ней закипает злость. Перемешанная с усталостью от пройденного уже пути, она сейчас заполняла ее, мешая думать и даже дышать. Сестра была права – она всегда была слишком прямой, слишком дерзкой, себе на уме. Не делала ничего, что ей не нравилось, не говорила ничего, о чем не думала. Не скрывала правды, не притворялась.
Захотелось уйти. Уйти, исчезнуть, раствориться. Неожиданно эта встреча – встреча с другой частью себя – стала самым тяжелым испытанием.
Девушка, сидевшая у окна, была той самой, кем Робин не разрешала себе стать. Но она не злилась на сестру. Она злилась на себя. За потерянные годы и возможности, за неправильные решения…
– Ты зря злишься на себя, Биби, – прошептала Лиана. – Человек каждое мгновение выбирает самое лучшее для себя. И делает для этого все, что может. Тот маленький кусочек хрустящей корочки от яблочной шарлотки… Мне кажется, он все изменил. Это тот самый момент, когда мы с тобой пошли разными дорогами. А все потому, что ты больше любила воровать кусочки печеных яблок. А их точно никто не считает. И в твоей голове не появилась мысль, что это ты – и только ты – повинна в том, что твоя мать… Я уехала не потому что такая смелая. Я уехала, потому что мне было невыносимо жить со всеми вами и осознавать, что натворила…
Робин молчала. Они никогда раньше не обсуждали это, хотя сестра часто вспоминала тот день. Но это казалось просто детскими воспоминаниями, бессмысленным бредом.
Говорить не хотелось. Выбравшись из ванны, Робин подошла к сестре, села рядом и обняла, уткнувшись подбородком в макушку. Та пустота, которую она обретала снова и снова, пока проходила свой пусть в загробном мире, начала заполняться чем-то теплым и приятным. Будто пьешь горячее какао промозглым вечером и чувствуешь, как оно струится по пищеводу в желудок, и как это тепло распространяется, множится, растет, пропитывает каждую клеточку твоего тела.
Она не просто обнимала сестру – она впитывала ее в себя, как губка впитывает влагу.
– Зачем ты это сделала, Лили? – прошептала Робин.
– Что именно? – так же тихо ответила вопросом на вопрос девушка.
– Убила их.
***
Впервые захотелось по-настоящему закурить. Так, чтобы горло раздирало от горячего дыма и легкие забивались смолой, а не просто задерживать дым ненадолго во рту, делая вид, что куришь.
Лиана Лэнг отстранила сестру и улыбнулась.
– А почему нет, Биби? – шипящим шепотом спросила она.
– Это же люди. Девушки. Они были… живые. Любили, как их научили, и жили, как умели.
– Но они мешали мне, – пожала плечами Лиана. Ее спокойствие казалось странным и безумным.
– Мешали?
– Ты что, не понимаешь? Я бы и тебя убила, сестренка. – Облизав губы, девушка посмотрела на пачку сигарет, но сдержалась и опять перевела взгляд на искаженное то ли ужасом, то ли отвращением лицо Робин.
– Меня? – Это казалось злой шуткой.
– Он должен был быть моим. Все просто. Ни одна из этих шалав не была его достойна.
– А ты, значит, была. – Робин прищурилась и пыталась разглядеть хоть каплю сожаления в глазах сестры.
Лиана сначала удивленно смотрела на Робин, а потом вдруг начала смеяться. Громко, раздражающе, до слез. Ей потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться.
– Я. Стала. Седьмой. Ты правда думаешь, что я была достойна его, Робин? Я была одной из них. Просто… Чуточку удачливее. В том смысле, что мне удалось продержаться дольше.
– Если бы не ты – они были бы живы. И ты была бы жива. И…
– Бла-бла-бла! Кому это интересно? Живи смело, гори ярко – вот так надо жить, Биби! И я делала это. Делала лучшее, на что была способна. И, очевидно, я была способна на многое.
Лиана Лэнг ухмыльнулась, мысленно возвращаясь воспоминаниями в тот день, когда впервые встретила Габриэля Хартмана на парковке отделения травматологии.
Просьба закурить была первым, что пришло в голову, и… сработало. Было немного неприятно потом узнать, что он, оказывается, знал ее сестру и только из-за их абсолютного сходства решил встречаться. Но кого волнуют такие мелочи, когда ты в итоге получаешь то, что хочешь?
Их роман развивался бурно. И также бурно росло помешательство Лианы. А когда Габриэль понял, что Лиана совсем не похожа на Робин, то решил оборвать их связь. И помешательство переросло в безумие.
Она следила за каждым его шагом. Ходила по пятам. Она была в том баре, куда молодой человек пригласил Оливию Портер, а потом проследила за ней и…
Первый раз было по-настоящему страшно. Поднимаясь по ступенькам, Лиана чувствовала, как бьется сердце где-то в горле, и мысленно умоляла его успокоиться, чтобы никто другой не услышал и не помешал ей. Она сама не понимала, зачем делает это, и в тот самый момент не собиралась убивать. Ею двигало какое-то странно чувство, словно кто-то вселился в нее и шептал на ухо всякие глупости. Наверное, то же самое чувствовала мать, сходя с ума…
Оливия Портер узнала Лиану и открыла дверь. Они были знакомы по нескольким вечеринкам среди врачей и пару раз даже ходили вместе выпить кофе.
– Лиана? Ты откуда тут? – Оливия приоткрыла дверь. Ее глаза были опухшими от слез, тушь растеклась, губная помада смазалась. На нее было жалко и противно смотреть, и Лиана мысленно вздрогнула от одной мысли, что Габриэль посчитал эту бедную овечку, вечно всем прислуживающую, лучше, чем она сама.
– Я мимо проходила. Увидела, как ты заходишь в дом и плачешь. Я же психолог. Я решила, что смогу помочь.
Она умела мило улыбаться, хранить молчание, навешивать подходящую к каждому случаю маску на лицо, а еще – владела навыками гипноза. Того требовала ее практика, и Лиана Лэнг отлично знала свое дело. Некоторые коллеги, которые видели девушку за работой, смеясь, называли ее хамелеоном и заклинателем змей и шутили о том, что она пугает до чертиков.
Разговор вышел долгий. Оливия была вся как на ладони, перескакивая в своих рассказах сегодняшнего вечера на далекий день, когда она собирала переспелую малину, чтобы порадовать маму. А потом она очень долго говорила о своей любви к Габриэлю, называя ее безусловной.
Но последней каплей для Лианы стали слова о том, что девушка готова отказаться от всего.
– Потому что если любишь – то примешь все, лишь бы он был счастлив.
Было противно смотреть, но еще более противно слушать. Эти слова задели за живое, ранив в самое сердце. Ведь эта тварь претендовала на то, что любит
