говорю?
— Это точно,— поддакнул товарищ. — Усы у вас классные.
— Ха-ха, спасибо.
— У меня вот не растут. Точнее, растут, но как-то жидко, у вас вон какие густые.
— Ряженкой мажь, чтоб густые росли.
— Правда?
— Нет, шучу. Конечно, правда. Я сам в молодости мазал, тоже жидкие росли.
— Спасибо, попробую, — сказал довольный Саня и повторил мне: — Понял, ряженкой надо.
Как будто я не слышал или страдал от того, что у меня не растут усы, как у Боярского.
Потом водитель рассказал про лихую молодость, что носил хаера, орал под гитару «Битлов», правда, это все было до армии, там ему мозги вправили.
— Вы-то где служили? — спросил он, прищурив глаз.
— Мы, так сказать, нигде, — прокашлявшись, ответил товарищ.
— Косили, что ли?
— Я — да, — честно признался я.
— А у меня плоскостопие и сколиоз.
— Не та молодежь пошла, — вздохнул водитель. — Одни косят, вторые больные.
В наше время за человека не считали, если ты не служил, долг Родине не отдал.
— Тогда другое время было, — резонно заметил Саня.
— И армия, — добавил я.
— Время всегда одинаковое. Что тогда, что сейчас. Я уже двадцать пять лет баранку кручу, президенты менялись, строй менялся, даже название поменялось, был СССР, стала Россия, а дороги ни хрена не меняются, и люди не меняются, как были дерьмо, так и остались.
— Прям как дедушка мой, щас говорите, — сказал Саня.
— А, — отмахнулся от него водитель. — Что там говорить? Такую страну про...ли. А теперь и служить некому. Америка нас в два счета накроет.
— Не накроет, — возразил Новиков.
И зря он это сделал, потому что все оставшееся до Ульяновска время мы слушали лекцию о том, какие мы все ничтожества, и что нам доверить ничего нельзя, и что в древней Спарте таких, как мы, сбрасывали со скалы, а теперь не только не скидывают, так еще и такую великую страну нам оставили, а потом и спрашивать не с кого будет, потому что с таких убогих можно взять-то вообще. Короче говоря, весь этот постсоветский бред. У нас с Новиковым чуть уши в трубочку не свернулись. А потом я подлил масла в огонь очередным вопросом:
— Скажите, а вы верите в апокалипсис?
— Конечно, верю. Конечно. А как не верить? Он же сейчас и идет.
— Сейчас? Уже? — удивился товарищ.
— Конечно, уже. А как еще это все назвать, если не апокалипсис? Нам же скоро кирдык.
— 21 декабря 2012 года? — уточнил я.
— Да какого 21 декабря? В любой момент америкосы жахнут по нам, и кирдык. А тут еще и Северная Корея вооружаться начала, и Китай.
— Очень оптимистично.
— А мне не с чего оптимистом быть. Я реалист. Это вы живете, ни хрена не думаете, а на нашем веку столько войн было, что вам и не снилось.
— Мне иногда снится война. Ну, такая, по типу Второй мировой. И я там партизаню и валю всех, — стал рассказывать Новиков, но осекся.
— Валит он всех, — пробурчал водитель, — с плоскостопием и сколиозом.
— Ну, это ж сон. Во сне-то можно.
— Во сне-то можно, — передразнил его водитель. — Отправить бы вас на учения для начала, я бы посмотрел, сколько ты там в штаны навалишь.
И впервые за долгое время он засмеялся над собственной «доброй и непошлой» шуткой.
У Сани заорал мобильный.
— О, Марк. Алло. На месте уже? Ну вы молодцы. А мы едем еще. Сколько еще? — спросил он водителя.
— Километров сорок.
— Короче, нам еще час где-то. Так что погуляйте пока, повеселитесь. — И убрал телефон. — Пацаны наши. Мы вчетвером едем. Разбились, чтоб удобнее было, — разъяснил он водителю, хотя тому было явно по барабану.
— Не, разбиваться у нас не очень хорошая примета. — И опять давай надрывать кишки и усы подкручивать.
— Мы по парам. — Надулся Саня.
— Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой пивовары.
Умеют же люди раздражать. Хорошо хоть до Ульяновска оставалось недолго. Потом он снова переключился на дороги, на молодежь, правительство и футбол.
Саня даже периодически поддакивал, а я потерял интерес к его тираде еще на правительстве. Если бы все были такими, то апокалипсис — это реально спасение, а не наказание.
— До Ленина сами доберетесь, мне дальше ехать, — сказал он на прощание.
— Спасибо, доберемся, конечно.
— Сомневаюсь. — И укатил.
— Чтоб у тебя усы поседели, — крикнул я ему вслед, — и выпали.
— Жесткий ты, — улыбнулся товарищ. — Ну что, где тут улица Ленина?
В Ульяновске улица Ленина в центре, как и должно быть по идее.
Мы стояли напротив кирпичного двухэтажного домика, а парни махали нам с противоположной стороны дороги.
— Добрались наконец-то?
— Как видите.
— Ну, вот хоть раз нормальное здание попалось.
— Ага.
— Как вам Ульяновск? — спросил Саня.
— Да норм. Особо не смотрели. На набережную сказали сходить.
— Да тут теперь везде набережные. Волга же.
— Ну да, а больше смотреть нечего.
— Не Казань. Короче, — сделал заключение Новиков.
И мы пошли искать набережную. Хотя что там ее искать? Волгу почти отовсюду видно. Только мы, разумеется, пошли не туда. Надо было вниз, а мы поперлись наверх, надо было сворачивать налево, а мы повернули направо и оказались на улице Карла Маркса.
— Улица Карла Маркса. Тут все такое совковое. И улицы убитые, — недовольно сказал Саня.
— А как ты хотел? Это ж родина Ленина.
— Да ладно? Серьезно?
— Конечно, — ответил я. — Ты думаешь, почему Ульяновск?
— Короче, Ленин был Ульянов на самом деле. Это-то хоть знаешь?
— Это-то хоть знаю, — обиделся товарищ. — Только забыл.
И мы как давай ржать на всю Карла Маркса. Даже Олег подхихикивал.
— Че вы? — возмущался Саня. — Можно подумать, ты помнишь, что Ульянов-Ленин, и Ульяновск в честь него назвали, — стал выговаривать он Марку.
— Вообще-то знаю и помню.
— Это, поесть неплохо бы.
Кафешка оказалась ничего такая, уютненькая, хоть и маленькая, и в подвале. Народа немного, середина дня все-таки, и цены невысокие. Мы взяли по пиву, Олегу чай, ну и
