без удержу выливают словесные помои.
— Убрать всё со стола, — добившись внимания хлопком, тихо велела Катя. — Поставить воду и лепёшки. Гордыня и разврат? — она повернулась к аббатисе. — Ну что ж, начну исправляться прямо сейчас.
Отец Жюль быстро стал креститься и что-то бормотать об исчадиях и об избавлении от них.
— Не буду больше возражать молодому сеньору против того, — чуть склонив голову перед Леоном, — что у него не хватает воинов, чтобы оберегать женский монастырь от разбойного люда. Вижу я, что наша добрая воля по защите сестёр неуместна. Ну, а клеветать о разврате в моём замке не позволю.
— Какая же клевета, каждый подтвердит, что у вас с мужем одна спальня на двоих и дни благочестия вы не блюдёте!
— Не думал, что мать-настоятельницу волнуют такие вопросы! Это кто же по ночам возле хозяйской спальни со свечкой стоит? — громко задал вопрос Дидье, и раздались глумливые смешки, так как многие хотели бы постоять рядом, чтобы узнать, как любит хозяйка сеньора, что он стал таким счастливым.
Спутница матери-настоятельницы что-то зашептала той, пользуясь замешательством, а она, поджав губы, молча смотрела, как со стола перед нею убирали яства. Воины, присевшие перекусить, хватали женщин за руки:
— Не тронь, я подвержен греху чревоугодия.
— Отмолим как-нибудь! — посмеивались мужчины, усугубляя непростую обстановку.
Встреча прошла крайне плохо. Вместо налаживания отношений получились враждебные действия. Настоятельница не ожидала, что чужестранка будет агрессивна. Ходили слухи, что сеньора спокойная, добрая, и поначалу встреча подтверждала это, но далее всё пошло не так, как планировала гостья.
Она надеялась застращать хозяйку, чтобы после покровительствовать ей, а вышло всё как нельзя хуже. Наследник же только брови хмурит да красивыми глазками зло сверкает, сразу видно внука старого богохульника Бланшфора! Если бы не благочестивая Матильда де Бланшфор, то не видать бы монастырю ни серебрушки! Теперь и здесь, ничего не приобретя, только потеряли.
Катерина, раздосадованная встречей и опасаясь последствий, провожая неприятных гостей, не пожелавших остаться на ночь, сунула в руки сопровождающей настоятельницу сундучок со своим лучшим мылом.
— Вот, сёстрам от меня подношение, а это, — она тихонько впихнула в руки женщины плотно свёрнутый рулончик из шёлковой ткани, — лично вам.
Та вскинула глаза и, увидев подтверждающий кивок, быстро спрятала подарок в рукав, а Катерина добавила:
— Мне жаль, что всё так получилось, но, похоже, с отцом Жюлем я быстрее нашла общий язык, чем с вашей настоятельницей.
Та стрельнула глазками в местного священника, брезгливо кривящего губы монашкам вослед и вздохнула:
— Мать болеет с зимы, характер её из-за перенесённых тягот испортился.
Катя хотела бы сказать, что сидела бы тогда дома и не разносила бы инфекцию, но, конечно, промолчала, лишь понимающе кивнув. Наговорили друг другу достаточно, да ещё при свидетелях. А ведь если подумать, то не от хорошей жизни Мать побирается, а она не от хорошей жизни жадничает. Народа в замке нынче много, вот это и сбило с толку настоятельницу.
«Вообще-то надо бы съездить в монастырь и посмотреть своими глазами, что там и как», — решила Катерина, так и не определившись в своём отношении к гостье.
Поздно вечером, практически ночью Катя, честно отстояв почти час в засаде, поймала Еву, скребущуюся в покои Леона. Парень спал, как говорится, без задних ног. Дидье выполнил своё обещание, и наследнику едва хватило сил добрести до кровати, чтобы рухнуть, не раздеваясь.
Ему поблажек, как Еве на кухне, никто не устраивал, и бессонные ночи сделали своё дело. Как бы девчонка ни орала, надеясь разбудить своего покровителя, он не проснулся, а Катерина за ухо притащила её к Манон.
— Чтобы завтра же Евы здесь не было, — велела она, вталкивая девочку в комнатушку управляющей.
И каково же было её удивление, когда на следующий день ничего не изменилось! Вот тогда Катя пересмотрела своё отношение к управляющей, которую вчера всё же пожалела, оставив в замке, не упоминая об их уговоре.
Окружающие её люди оказались не так просты, как она думала, да ещё напористы, и похоже, в сочувствии нуждалась именно она.
Леон взял Еву под своё покровительство и противопоставил себя мачехе. Он не хотел с ней ссориться, не желал как-то оскорблять и унижать её своим решением, но Ева так плакала, так мило заглядывала ему в глаза, что он поддался ей.
Чуть позже, когда Дидье объяснил ему, что он сделал, то отменять своё решение тоже было неправильно, а что делать дальше, Леон не знал, и втайне радовался, что уезжает.
На следующий день он почтительно склонился перед мачехой, прося её благословения и умчался с Рутгером отлавливать браконьеров, разбойников или другой сброд, а Катерина осталась с управляющей, которая себе на уме, и с девочкой, поверившей, что она будущая хозяйка замка. Вот так, ни много ни мало, но она считала, что раз мадам Катрин, неизвестно откуда появившуюся, взяли без приданого замуж, то и её юную, красивую обязательно возьмут.
«Ремня бы им всем», — ворчала Катя, поняв, насколько глупая сложилась ситуация.
Она видела, что Леон увлечён девочкой, но не более того. Дидье подсказал ей, что юный наследник как бы репетирует на Еве своё будущее общение со знатными девами, но по молодости лет он ещё о многом не задумывается.
«Молодому сеньору нужен разный опыт, и лучше всего — собственный», — глубокомысленно заявил ей временный наставник пасынка.
Для Дидье всё просто, а Катя оказалась душевно втянута во всё это и совсем запуталась.
Ева свято верит в свою красоту и неотразимость. Наивная соплюшка, балованная вниманием простых ребят, летит, словно бабочка на огонь. Ещё поведение Манон больно ранило Катерину: та безоговорочно продолжала подчиняться, старательно выполняла всю порученную ей работу, но по осанке, по взглядам, да по внутреннему состоянию той Катя видела, что женщина готовится стать наперсницей обожаемой ею Евы, а из мадам Катрин в перспективе две интриганки хотят сделать «старую сеньору» и потихоньку списать со счетов.
Такие выводы она сделала не на пустом месте, а подслушав интересный разговор, после которого все подозрения подтвердились. Оказывается, она намеренно отправила мужа туда, откуда не возвращаются. Правда, это была настойчивая версия девочки, и её тётя пыталась объяснить ей замысел хозяйки, оправдать её, но ведь поездка Бертрана действительно была рискованным шагом, и против этого Манон ничего не могла возразить.
Ева удивительно умно и чётко обрисовала происходящее совершенно с другой стороны и женщина терялась, не зная что думать. Зато дальнейшее, как бы не вздыхала управляющая и не сочувствовала своей сеньоре, устраивало обеих. Хозяин не вернётся, Леон примет наследство, а Ева подарит ему
