поднял чашу. Прокоп медленно вернулся к столу и выпил свою один.
Было уже совсем светло, когда вечеринка кончилась и все разошлись по домам. В школе остались только Зиночка и ее атлетический телохранитель. Они стали расставлять по местам парты. В открытые настежь окна хлынула сырая свежесть рождающегося утра, и запах парной земли вытеснил из классной комнаты недозволенный запах табачного дыма. Парты поскрипывали и послушно вставали на свои места. Вот уже выстроился первый ряд, второй… А молодые люди все носили и носили эти древние деревянные станочки, на которых из человечка делают человека. Класс был залит светом, и только доска чернела, как огромное окно в ночь.
Неожиданно Зина остановилась и села за парту.
— Ты что? — спросил физрук.
Зина молчала.
— Ну что ты?
В его голосе звучала озабоченность.
— Лаек жалко, — прошептала девушка.
До него не сразу дошел смысл ее слов.
— Они молодцы, эти лайки, — наконец сказал учитель физкультуры. — Не желают унижаться. Состарились и пошли на лед.
— Состарились, — сказала Зиночка. — А любовь Прокопа была совсем молодой. И пошла на лед… умирать.
— Она тоже была гордой.
— Она была дурой… эта девчонка старшеклассница. Она должна была уйти с Прокопом…
— Ты хорошо рассуждаешь, Зиночка. А я тебя зову, зову… Почему ты не идешь?
Зиночка поднялась из-за парты, положила ему руки на плечи и заглянула в глаза.
— Не грусти, — сказала она тихо. — Ты еще молодой, зачем тебе грустить. Прокопу можно. А тебе ни к чему… Хорошая была вечеринка, правда?
И тут молодые люди почувствовали присутствие постороннего и, не сговариваясь, оглянулись. В окне виднелась лопоухая голова, которая подбородком оперлась на подоконник и наблюдала за происходящим.
Это был все тот же Шурик.
— Ты что здесь делаешь?
— Ничего, — ответил Шурик.
— Ты спать не ходил? — испуганно спросила молодая учительница.
— Ходил… Уже выспался, — ответил Шурик. — Мне жалко лайку. Я бы взял к себе старую собаку.