невинные. Проклятие этим врагам божеской чести! Разве в законе божьем не сказано совершенно ясно: чародеев не оставляй в живых! По божью велению взываю я столь громогласно, сколь во мне есть силы, к епископам, князьям и королям: ведьм не оставляйте в живых! Огнем и мечом надобно истреблять эту чуму человеческого рода»[231]. От глашатаев воинствующего католицизма старались не отставать протестантские проповедники. Лютеранин Медер говорил: «Все добрые христиане должны ратовать за то, чтобы на земле от ведьм не осталось и следа. Жалости никто тут не должен ведать. Муж не должен просить за жену, дитя не должно молить за отца с матерью. Все должны ратовать, чтобы отступницы от бога были наказаны, как повелел сам Господь».
Несомненно, что бесчисленные сочинения демонологов во многом и создали тот психологический климат, при котором стала шириться эпидемия преследований, охватившая Западную Европу в XVI в. и продолжавшаяся в течение всего XVII столетия. Мания гонений росла из десятилетия в десятилетие. 1550–1600 годы были хуже, чем предшествующие 50 лет, первая половина XVII в. — хуже, чем вторая половина XVI столетия.
В эпоху, когда Леонардо да Винчи пытливо испытывал тайны природы и в своих гениальных чертежах предвосхищал самолеты и подводные корабли далекого будущего, авторы трактата «Молот ведьм» и их бесчисленные коллеги пытались рьяно отыскать в повседневной жизни происки сатаны, обнаружить способы, коими можно уличить нечестивцев в связи с князем преисподней. В годы, когда прозвучала весть об открытии Коперника, становилось преступлением сомневаться в бесовском шабаше. В то время, когда Томас Мор создал свою бессмертную «Утопию», ученики Торквемады усердно совершенствовали сеть трибуналов инквизиции по всей Испании. Печатный станок, знакомивший человечество с возвращенными ему культурными сокровищами языческой античности, одновременно способствовал наводнению Европы мрачными сочинениями демонологов[232]. Даже первые листки новостей — «предки» современной газеты — стали издаваться в Германии все с той же похвальной целью поскорее известить население о разоблаченных и сожженных ведьмах.
Нелишне вспомнить, что Игнатий Лойола был современником Рабле, а расцвет ведовских процессов приходится на время Кеплера и Галилея, Френсиса Бэкона и Декарта. Более того, глубокие научные познания, которые тогда стали приписываться дьяволу благодаря творениям демонологов, делали подозрительной саму ученость[233]. Один французский историк науки справедливо писал, что «Ренессанс был эпохой, когда самое глубокое и грубое суеверие распространялось в чудовищных размерах и утверждалось несравненно основательнее, чем в средние века» [234]. (Следовало бы только уточнить, что речь преимущественно идет о позднем Возрождении.)
Демонология играла в XVI в. сложную и неоднозначную роль[235]. Чтобы понять это, надо учитывать, что Ренессанс стал временем не только ознакомления с культурным наследием античного мира, но и возрождения древних поверий, отвергнутых по тем или иным мотивам победившим христианством и забытых за долгие столетия его безраздельного господства. Более того, интерес к этим поверьям — точнее, суевериям — мог приобретать характер оппозиции против всестороннего контроля церкви над научной мыслью, протеста против бесплодия схоластики, даже отстаивания права на свободное опытное исследование вопросов, которые считались исключительно сферой богословия.
Писавший уже в начале XVII в. Ф. Бэкон, истинный родоначальник английского материализма и опытных наук нового времени, так характеризовал придирчивого и постоянного врага истинной философии: «Этот враг — суеверие, слепая и неумеренная ревность к религии». И этот же Бэкон в знаменитом трактате «О достоинстве и приумножении наук» относил изучение «нечистых духов, утративших свое прежнее состояние», к задачам естественной теологии и добавлял: «Общение с ними и использование их помощи непозволительны, тем более какое бы то ни было их почитание и поклонение им. Но изучение и познание их природы, могущества и коварства с помощью не только отдельных мест священного писания, но и путем размышления и опытного исследования занимает отнюдь не последнее место в духовной мудрости»[236].
Можно без преувеличения утверждать, что полемика среди демонологов, точно так же как религиозные споры, служила отражением социальных антагонизмов и политических конфликтов эпохи. Пропагандисты демонологии отнюдь не были сплошь тупыми или жестокими извергами, они не были даже непоследовательными со своей точки зрения. Так, демонология знаменитого политического мыслителя Жана Бодена находилась, по крайней мере формально, в полном логическом согласии с его философскими воззрениями[237]. Большинство авторов демонологических сочинений вовсе не были фанатиками одной идеи. Наоборот, как правило, они были учеными, эрудитами, нередко авторами специальных исследований в самых различных областях знания, свидетельствующих о ясности мышления и умении анализировать предмет с различных сторон, привлекая все доступные сведения, делать вполне правильные выводы из четко проведенного логического анализа фактов. В 30-х годах XVII в. во Франции после нескольких крупных ведовских процессов (священника Грандье и других) проблемы демонологии горячо обсуждались в столичных салонах, на ученых собраниях, на которые сходились участники знаменитой «Газетт де Франс», первой французской газеты, издававшейся с 1631 г. Т. Ренодо. «По меньшей мере можно утверждать, что проблема дьявола являлась одной из тех, которые занимали «интеллигенцию» того времени»[238],— пишет известный французский историк Р. Мандру.
Каковы же идейные истоки такого внешне непонятного явления, как победа дьявола в эпоху Возрождения и Реформации? Как показывает само слово, Реформация была вызванным сложными социальными явлениями частичным изменением религиозной идеологии; но как раз основная-то ее часть, которую лютеранство и кальвинизм унаследовали от католицизма, и содержала всю систему воззрений на роль и происки дьявола, на ведьм и ведовство. Одной из причин быстрого распространения демонологической пропаганды было значение, которое придавал протестантизм непосредственному знакомству мирян с Библией, заполненной рассказами о магии и колдовстве и содержащей зловещее правило: «Не оставляй ведьму в живых». Не меньшую роль играл акцент на самостоятельное личное общение человека с богом, без посредства духовенства. Это как бы наделяло мирянина способностью к совершению магических действий, сближавших его со сверхчувственным миром. Ответственность за преследование наряду с «Молотом ведьм» разделяет и «Малый катехизис» Лютера, также заполненный рассуждениями о кознях сатаны. (Основатель протестантизма считал демонами даже мух, летавших над его рукописями, и крыс, нарушавших его сон.) Ведь эти сочинения связаны неразрывной цепью идеологической преемственности.
Несомненно, что идеологическая возможность преследования ведьм была заложена в самой структуре христианского религиозного мышления. Английский историк X. Тревор-Ропер справедливо отмечает, что, когда знания о царстве божьем были систематизированы в Summa Theologiae, было вполне естественным последовательно систематизировать и науку о противостоящем царстве тьмы в Summa Daemonologiae. Главные сведения о царстве божьем были получены путем откровения. От дьявола же, отца лжи, нельзя было ожидать откровения, приходилось полагаться на косвенные доказательства, а таковыми были показания арестованных ведьм.
Что же, однако, было причиной быстрого
