не получил. Неважно, являются ли твои конкуренты дипломированными выпускниками Гарварда, ты каждый раз будешь получать любую должность раньше, чем они.
Потому что здесь речь идет о наследии. Это о деньгах.
Просто вход означает, что вы стоите больше, чем большинство.
Это печально известный университет, в который люди мечтают поступить всю свою жизнь, и единственное место, в которое я никогда не хотела попасть.
Я и забыла, насколько хорошо он размывает границы благородного и жуткого.
Огромный кампус представляет собой нагромождение башен и зданий, уединенных и заросших темно-зелеными соснами. Туман кажется членом школы, всегда витает рядом, задерживаясь наверху.
Странно носить мою обычную одежду, которая сидит немного свободнее из-за того, что я похудела. Однако почти голая, закутанная в одежду, которая соответствовала образу девушки, которая когда-то была королевой пчел, а теперь является просто историей о привидениях. Они царапают мою кожу в странных местах, и ощущения совсем другие, чем скрабы, которые мне приходилось наносить раньше. Мои туфли цокают подо мной, причиняя боль ушам, пока я бегу по коридорам в поисках своего первого класса.
У меня кружится голова от высоких потолков и готической архитектуры, покрытой закрученными узорами, обрамляющими темные витражи, которые разбивают то немногое, что проникло внутрь.
Я ненавижу быть здесь.
Но я не нервничаю.
У меня есть работа. У меня есть план, роль, которую нужно отыграть.
Дело не в домашней работе или получении образования; это о том, чтобы трахаться с идиотами, которые выпустили меня из моей психбольницы. Мною движет образ смерти моего отца, наблюдая, как вся жизнь уходит из его глаз, пока я смотрю на него в могиле.
Это последнее, что я могу сделать для Роуз. Единственное хорошее, что я могу для нее сделать, и это меньшее, чего она заслуживает.
После всего, через что я заставила ее пройти, пока она была жива, я могу, по крайней мере, убедиться, что ее убийца предстанет перед какой-то формой правосудия. Как бы ни было кроваво.
Ее смерть и эта психиатрическая больница изменили меня.
Раньше я смотрела в зеркало и видела девушку, готовую расправить крылья. Ожидание, чтобы жить своей правдой.
Теперь я ничего не вижу.
Просто оболочка человека.
Я понятия не имею, кто я. Что мне нравится, что делает меня счастливой. Я просто дышу, двигаясь по фазам жизни, как маленькая рябь в пруду. Незначительная.
Мои сны исчезли так быстро, что я начала задаваться вопросом, были ли они вообще.
Я потеряна, и я стала бы довольна этим чувством.
— Это ваше первое занятие на сегодня. Если вам понадобится помощь в составлении расписания или у вас возникнут проблемы с поиском чего-либо, просто зайдите в мой офис, хорошо?
Мой школьный психолог Коннер Годфри очень милый. Я провела большую часть нашего времени вместе, игнорируя его, но, тем не менее, он хороший.
— Спасибо, — я слабо улыбаюсь, прежде чем он исчезает в коридоре.
Я смотрю на таблички возле каждой двери, читаю под ними номер кабинета и имя профессора. Взглянув на свое расписание, я перевожу дух и останавливаюсь перед лекционным залом двадцать четыре.
Латинский — мой первый урок. К счастью, мне не нужно начинать в первом семестре из-за кредитов колледжа, которые я получила в средней школе. Я могла вернуться к весеннему семестру моего первого курса вместе со всеми другими студентами.
Белая блузка с воротником, кажется, сжимает мое горло, и я уже жалею, что решила надеть эту черную юбку. Воздух ощущается слишком близко к моим обнаженным бедрам, и мне слишком холодно, даже в красном блейзере, прикрывающем плечи.
Я делаю вдох, маленький вдох, как раз достаточно, чтобы подготовиться к взглядам и взглядам, которые я получу.
Сэйдж Донахью вернулась, и если раньше они считали меня плохой, то их ждет грубое разоблачение.
Потому что сейчас мне плевать.
Я распахиваю дверь, мои туфли заполняют тишину, воцарившуюся в классе. Я чувствую, как они все смотрят на меня, большинство из них студенты, с которыми я закончила школу, но есть и новые лица в толпе.
Это те, кто шепчет и задает вопросы, задаваясь вопросом, что такого во мне такого, что, казалось бы, заморозило весь класс.
Даже учительница, которая должна поддерживать профессионализм, прервала свои занятия и уставилась на меня. Я позволяю им всем открыто пялиться, позволяя им прийти к любому выводу, который они хотят, выстраивая в их голове истории о том, где я был и что произошло.
Я не могу гарантировать, что ничто из того, что сформулирует их гороховый мозг, не будет хуже правды.
— Мисс Донахью, — наш профессор прочищает горло. — Пожалуйста, садитесь и не опаздывайте в следующий раз, чтобы не мешать нашему уроку.
Кажется, это возвращает всех на землю, напоминая им о том, где они находятся и что они делают.
Они возвращаются к своим разговорам, и их взгляды падают на свои столы. Я пользуюсь этим моментом, чтобы осмотреть комнату в поисках места, обыскивая ряды заполненных стульев в поисках одного свободного. Предпочтительно один, уединенный от остальных.
Вместо этого я встречаюсь с полуприкрытыми пылающими глазами.
Которые не дают мне спать по ночам.
Я знала, что увижу его. Я знала, что моя работа состоит в том, чтобы встать на его пути, и я думала, что буду к этому готова.
Я думала, что подготовилась к тому, как он будет выглядеть, к тому, что с ним сделали последние несколько месяцев. Я прокручивала в голове столько ситуаций, но ничто не могло подготовить меня к Руку.
Никогда не было.
Время пошло ему на пользу.
Раньше он был худым, но сейчас, теперь он намного крупнее. Его грудь шире, растягивая материал его черного длинного рукава. Руки, плотно обтянутые тканью, кажутся толще, и он добавил татуировки на руках в свой список украшений для себя.
Моя грудь сжимается, когда я смотрю, как его волосы выбиваются из-под плоской прически, которую только он может уложить. Свет ловит маленький серебряный пирсинг в его брови, создавая щель в волосах.
Он под кайфом — я могу сказать, как медленно его глаза скользят по мне. Не с интересом или похотью, а с отвращением. Ненависть.
Даже травка не может смягчить его чувства ко мне.
И это то, что делает это больно.
Не видеть его лица или то, что он изменился.
Я вижу, как он смотрит на меня с такой враждебностью, что я физически чувствую, как он касается моей кожи. Я заново переживаю тот разрыв, переживая горе от того, что снова разрушила
