ту же функцию, и отличались от начальника отряда только названием. Мы построились у входа в каптёрку карантина, и по одному заходили внутрь, сдавали баулы. Курево тоже забрали, оставив каждому по пачке.
— Сигареты я вам буду выдавать, — сказал воспет.
В карантине была комната для приёма пищи, несколько помещений со шконками, которые назывались кубриками, каптёрка и дальняк с умывальником.
Первое, что меня обрадовало, это то, что там был долгожданный унитаз! Я уже соскучился за полтора года отсидки по «белому другу» и радовался, что теперь в туалет можно ходить по-человечески, не сидя на корточках.
В кубриках были одноярусные шконки, да и сам карантин выглядел прилично — помещение было отремонтировано и напоминало скорее детский лагерь, чем колонию. Только в детских лагерях тебя не встречают по приезду с дубинками и не калечат активисты.
В каптёрке воспет с другим сотрудником ещё раз прошмонали наши личные вещи и у меня отмели плакат Pink, который я уже год возил с собой по тюрьмам и этапам.
— Не положено! — сказал он.
— Да что тут такого? Она же не голая там! — возмущался я.
— Не положено и всё! На воле на женщин полуодетых посмотришь! — сказал, как отрезал. Гандон.
Когда воспет покинул карантин и оставил нас одних, мы собрались в столовке. Нужно было решать, что делать.
— Активисты зайдут, берём стулья и еб*шим! — предложил Бахарик.
Я был солидарен. Ломали нас по одному, но здесь мы были все вместе и, несмотря на то, что большинство из нас было сильно избито, боевой дух ещё не пропал. Другой вопрос, что могут опять начать выдёргивать по одному, и тогда пиши пропало. Но все мы сошлись во мнении, что в карантин мы бл*дей не пустим.
Поговорили о том, как кого ломали.
— Меня мусор увёл когда, — рассказывал Стас. — Заводят на вахту. Там отп*здили за то, что дерзил. Говорят, бери тряпку. Я ногой по ведру как у*бал, вода и разлилась. Меня за шкирку и в актовый зал. Там актив. Вшатали, мама, не горюй. Потом разговаривали, долго. Взял тряпку, короче.
Что все из прибывших взяли тряпку, было и так понятно, так как в ДИЗО не уехал никто.
— Я сразу тряпку взял, — сказал Бахарик. — На дальняк меня не выпустили, а в жопе заточка. Испугался, что повредят органы внутренние.
Шмидта били так же, как и меня. Окружили, свалили и отбивали органы. Держался он тоже довольно долго, да и был крупнее меня.
Воскресенский не «отрицал», поэтому сразу взял тряпку.
Потом принесли обед. Так вкусно я не ел давно. На обед был борщ, вкусная картошка с двумя сосисками, банан и компот. Интересно, кормили ли в самом лагере так же? Хотя, что так кормят на карантине, я был не удивлён, зона же образцово-показательной считалась. На экскурсии сюда возят, проверки регулярно приезжают. А творится такой беспредел.
После обеда пришёл местный кум. Это был плечистый невысокий опер, с наглым взглядом и борзо разговаривающий. Ничем не лучше Гмырина.
— Ну и контингент мне сюда привезли, — говорил он, построив нас на продоле. — Полосы, взыскания, изоляторы. Да вы все в ДИЗО сидеть должны!
Поочерёдно он перечислял наши фамилии и количество дисциплинарных взысканий. Не забывая и про полосы, у кого они имелись. У Шмидта было больше тридцати взысканий, отбытые сроки в карцере и полоса за дезорганизацию дисциплины и порядка. У Бахарика по этой ходке более десяти взысканий. У Стаса и Воскресенского не помню уже, то ли не было, то ли менее пяти. У меня двадцать семь дисциплинарных взысканий и полоса «склонен к насилию по отношению к сотрудникам органов». Трое из пяти с нашего этапа, включая меня, считались злостными нарушителями. По закону, одно взыскание — одна дисциплинарная комиссия, после которой ты можешь уехать в изолятор. Когда я успел набрать более двадцати взысканий? Видимо Гмырин постарался. Хотя на малолетке мы дебоширили по полной, видимо тогда, без нашего участия, взыскания и оформлялись. Особенно, когда мы расшатывали режим, отрицали робу, устраивали кипежи. Порой целыми днями не вылезали из боксов.
— Тут вы х*евертить не будете! — грозился кум. — Кто будет х*евертить, пойдет ко мне в штаб, где я буду х*ярить вас до потери сознания! Уяснили?
Раздались нестройные утвердительные ответы. Кум, по-видимому, был удовлетворён.
— А завтра пойдёте копать запретку, — продолжал он. — Кто отказывается идти, пойдет обратно на вахту. В этой колонии каждый осужденный будет работать. Труд облагораживает!
Закончив речь, он вышел покинул карантин.
— Копать запретку… Совсем мусора ох*ели! — обсуждали мы между собой в кубрике.
— Даже на взросле запретку козы копают! Мы то почему должны?
— Да тут постанова такая. Тряпку взять, запретку копать. По воровской после этого не пойдёшь.
— Да тут кто-то из нас разве идёт по воровской? Почти все убийцы.
— Не идёт, но один х*й, стрёмно запретку копать. Мусорская эта работа.
— А что делать то? Опять к гадью поведут. А там, глядишь, и х*й к жопе подведут. Лучше не рыпаться.
Скоро принесли ужин. Ужин был не менее питательный, чем обед, только вместо банана было яблоко.
По отбою легли спать.
Дезорганизация
— Подъём! — вопль вертухая проник в мой сон.
Еле открыв глаза, я поднялся со шконки. Было холодно, стояло ранее утро, времени, судя по всему, около шести утра.
— Шконки заправляем, умываемся и можете сходить покурить! — нас будил не воспет. Видимо, дежурный сотрудник.
Мы заправили шконки «по-чёрному», накрыв сверху одеялом и пошли кучкой умываться. Вода тёплая, в отличии от централов, где она всегда была холодной, это радовало. Натянув робу, телогрейки и ушанки, мы пошли в локалку карантина курить.
— А я ушаночку поглубже натяну[230]! — напевал Бахарик, сдвинув шапку-ушанку на затылок.
На улице из динамиков играл гимн России. На плацу стояли малолетки с отрядов и делали зарядку. Перед строем ходили активисты, проверяя, чтобы никто не филонил.
— Вот пидерлагерь! — комментировали мы происходящее.
Большинство с интересом на нас поглядывало. Знакомые лица я не видел, но и разглядеть было сложно, в телогрейках и ушанках все на одно лицо.
Покурив, пошли обратно в карантин, хоть были и в телогрейках, но замёрзли.
После завтрака пришёл кум и трое мужчин в гражданском.
— Давайте собирайтесь! На запретку! — скомандовал он.
Мы, нехотя, оделись.
Запретная зона находилась недалеко от карантина. Вертухай, открыв локалку, провёл нас внутрь. После того, как мы прошли туда, мужчины в вольном вручили нам лопаты.
— Давайте, копайте! — сказал один из них, самый толстый мордатый мужик, в джинсовой куртке. — Кто будет филонить, расскажем начальнику оперчасти.
Мы начали копать. Земля на запретке
