— Хорошо, — сказал Гант, — черт знает что. Пока что. Но он не сказал Марион, что учился в Стоддарде, а это значит, что он как-то был связан с Дороти. А если он был связан с Дороти, а потом с Эллен, а теперь с Марион, тогда, значит, он решил во что бы то ни стало жениться на одной из ваших дочерей! Любой!
С лица Кингшипа сползла улыбка, и оно как бы потеряло выражение. Руки лежали на краю стола без движения.
— И в этом нет ничего бредового.
Кингшип снял очки, мигнул раза два и выпрямился.
— Мне надо поговорить с Марион, — сказал он.
Гант посмотрел на телефон.
— Не по телефону, — глухо сказал Кингшип. — Она отъединила телефон, потому что уезжает из этой квартиры. Проживет там лишь несколько дней, оставшихся до свадьбы. — Он помялся секунду: — После медового месяца они поселятся в квартире, которую я для них обставил… на Саттон-Террас. Марион сначала не хотела принять ее у меня… но он ее уговорил. Он очень хорошо с ней обращается… и у нас с ней тоже улучшились отношения…
Они некоторое время молча смотрели друг на друга. Глаза Ганта смотрели на него с вызовом и в упор, в глазах Кингшипа читалось сомнение.
Кингшип встал.
— Вы знаете, где она? — спросил Гант.
— У себя дома… укладывается. — Кингшип надел пиджак. — Он наверняка говорил ей про Стоддард…
Когда они вместе вышли из кабинета, мисс Ричардсон подняла голову от журнала.
— На этом кончим, мисс Ричардсон. Только расчистите мой стол.
Она нахмурилась, скрывая любопытство.
— Хорошо, мистер Кингшип. Веселого Рождества.
— Веселого Рождества и вам, мисс Ричардсон.
Они пошли по длинному коридору, на стенах которого висели черно-белые фотографии под стеклом, которое поддерживалось медными скобами. Это были фотографии подземных и открытых шахт, плавильных печей, аффинажных заводов и прокатных станов, а также переплетений из труб и медной проволоки.
— Я уверен, что он ей сказал.
Глава 8
— Гордон Гант? — спросила Марион, с улыбкой пожимая ему руку. — Кажется, я слышала это имя.
Одной рукой она взяла отца за руку и повлекла его за собой в комнату, другой потрогала усеянную жемчужинами брошь, которой был заколот ворот ее блузки.
— Блю-Ривер, — деревянным голосом сказал Кингшип, избегая глазами взгляда дочери. — По-моему, я тебе о нем говорил.
— Да-да. Вы были знакомы с Эллен, правильно.
— Правильно, — сказал Гант.
Он передвинул руку вдоль корешка альманаха, туда, где дерматин не был влажным. И пожалел о том, что с такой готовностью согласился пойти с Кингшипом к Марион; фотография Марион в «Нью-Йорк таймс» не передавала лучистого сияния ее глаз, радостного оживления на ее лице, которое так и говорило: «В субботу я выхожу замуж!»
Она развела руками, окидывая взглядом комнату.
— К сожалению, мне вас даже некуда усадить.
Она подошла к креслу, на котором лежало несколько коробок.
— Не беспокойся, — сказал Кингшип, — мы всего на минуту. Меня в конторе ждет куча работы.
— Ты не забыл, что мы придем к тебе в семь часов? — спросила Марион. — Она приезжает в пять. Но наверно, сначала захочет устроиться в гостинице. — Марион повернулась к Ганту. — Моя будущая свекровь, — со значением произнесла она.
«Господи! — подумал Гант. — Наверно, мне полагается ее спросить: „Вы выходите замуж?“ — „Да, в субботу“. — „Поздравляю и желаю счастья“». Он вяло улыбнулся и ничего не сказал. Никто ничего не сказал.
— Чему я обязана вашим визитом? — любезно спросила Марион.
Гант посмотрел на Кингшипа — дескать, говорите вы.
Марион перевела взгляд с одного на другого:
— Что-нибудь важное?
Немного помедлив, Гант сказал:
— Я знал и Дороти. Вернее, был с ней знаком.
— Да? — сказала Марион и посмотрела на свои руки.
— Мы с ней были в одной группе. Я учусь в Стоддарде. — Он сделал паузу. — А вот с Бертом мы не сталкивались ни на одном семинаре.
Она подняла голову.
— С Бертом?
— Бертом Корлиссом. Вашим будущим…
Она с улыбкой покачала головой:
— Нет, Берт в Стоддарде не учился.
— Учился, мисс Кингшип.
— Нет, — все еще улыбаясь, сказала она. — Он учился в Колдвелле.
— Он сначала учился в Стоддарде, а потом перевелся в Колдвелл.
Марион вопросительно посмотрела на отца, словно ожидая, что он объяснит, зачем он привел к ней этого человека, упрямо настаивающего на явной нелепости.
— Он учился в Стоддарде, Марион, — проговорил Кингшип. — Покажите ей альманах.
Гант открыл книгу и передал ее Марион, указав на портрет Корлисса.
— Подумать только, — сказала она. — А я и не знала. Пожалуйста, извините. — Она посмотрела на обложку альманаха. — 1950 год.
— Он есть и в альманахе за 1949 год, — сказал Гант. — Он учился в Стоддарде два года, а потом перевелся в Колдвелл.
— Надо же, даже смешно, — сказала Марион. — Может быть, он знал Дороти. — Она словно была довольна, что между ней и ее женихом обнаружилось еще что-то общее. Она опять посмотрела на фотографию.
— Он вам об этом ничего не говорил? — спросил Гант, несмотря на то, что Кингшип предупреждающе затряс головой.
— Да нет, ни слова…
Она медленно подняла взор с альманаха, впервые почувствовав напряженность и неловкость обоих мужчин.
— В чем дело? — серьезно спросила она.
— Ни в чем, — сказал Кингшип. И посмотрел на Ганта, требуя от него подтверждения своих слов.
— Тогда чего вы тут стоите, как… — Она еще раз взглянула на альманах, потом на отца. Глаза у нее сузились. — Вы для того и пришли, чтобы мне это сказать?
— Мы просто хотели узнать… знаешь ты про это или нет — вот и все.
— Ну и что?
— Просто хотели узнать.
Она впилась взглядом в Ганта.
— Зачем?
— К чему бы Берту это скрывать, если он не… — сказал Гант.
— Гант! — одернул его Кингшип.
— Скрывать? — спросила Марион. — Что это еще за слово? Он ничего не скрывал; мы просто очень редко говорили с ним об учебе — из-за Эллен. Об этом не заходила речь.
— Но почему его невеста не знает, что он два года учился в Стоддарде, — повторил Гант ту же мысль другими словами, — если он не был замешан в истории с Дороти.
