Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры всё об одном» (IX,366). Дальше в журнальном тексте стояло: «Не хотелось никуда идти, ни о чем говорить. А в ушах раздавались слова: „Осетрина была не свежая!"».
В позднейшей редакции Чехов снял это второе упоминание об осетрине. Оно стало уже лишним. Теперь не только «осетрина», а вся обывательская сущность окружающей действительности начинает давить Гурова. Гуров старается бежать, уйти от этой пошлости. Он, неожиданно для себясамого, едет в С., к Анне Сергеевне, но и там видит ту же серую пошлость: серый, запыленный номер гостиницы, длинный серый забор у дома Анны Сергеевны, серую провинциальную публику в театре с его плохим оркестром и дрянными скрипками. Некоторые фразы этого отрывка подвергаются стилистической правке и становятся более лаконичными:
«[Действительно], как раз против дома тянулся забор».
«Думал [о своей любви] и мечтал».
«Он соображал [о том, что]: сегодня день неприсутственный».
Встретив здесь, в обывательской обстановке провинциального театра, Анну Сергеевну, Гуров впервые «понял ясно, что для него теперь на всем свете нет ближе, дороже и важнее человека; она<..) наполняла теперь всю его яшзнь, была его горем, радостью, единственным счастьем, какого он теперь желал для себя» (IX, 368). Шумная театральная толпа перестала для него существовать. Он весь отдался этой короткой встрече, и думал: «Господи! К чему эти люди, этот оркестр...».
В журнальном тексте последней фразе предшествовали слова: «Как это мучительно, тягостно!!..». В окончательном тексте Чехов снимает их, устраййГЦзлишнюю аффектацию в мыслях Гурова.
Процесс обновления Гурова передан еще одной деталью, которую писатель настойчиво подчеркивает. Первый раз, когда он, приехав в С., ходил возле дома Анны Сергеевны, «у него вдруг вабилось сердце, и он от волнения не мог вспомнить, как зовут шпица» (IX, 367). Второй раз в театре, когда он увидел Анну Сергеевну в партере, «сердце у него сжалось». И третий раз, когда он и Анна Сергеевна шли «бестолково» по коридорам, по лестнице театра,у Гурова «сильно билось сердце». Это забившееся сердце Гурова и было торжеством Анны Сергеевны, было тем новым, что дала Гурову любовь. Пошловатый роман превратился в подлинное человеческое чувство. Большая любовь обыкновенных людей стала огромной нравственной силой, и она помогла Гурову освободиться от той пошлости, которая, подобно ржавчине, отравляла его душу.
Однако авторский замысел рассказа не был исчерпан. В жизни Анны Сергеевны и Гурова назревает новый конфликт: любовь, обогатившая их высокими человеческими чувствами, приходит в столкновение с условной мещанской моралью.
Этот новый конфликт и составляет содержание четвертой, заключительной главы рассказа. Рассказ о любви становится рассказом о сложности жизни, о ее противоречиях. Все лучшее, человеческое — любовь, красота, благородство, возвышенные мысли и чувства — неизбежно сталкиваются с пошлостью обывательского существования, ц создается запутанный и сложный узел отношений, из которых трудно найти выход.
В Государственном Литературном музее хранится последняя страница черновой рукописи четвертой главы рассказа «Дама с собачкой». Это страница почтовой бумаги размером 22Х 14 см. Текст написан на одной стороне черными чернилами, в нем много вставок, зачеркиваний. Рукопись ранее принадлежала И. А. Бунину. В. конце страницы его рукой написано: «Это черновик „Дамы с собачкой" А. П. Чехова». Дальше две строчки тщательно им зачеркнуты и ниже стоит подпись: «Ив. Бунин».
Черновые рукописи художественных произведений Чехова и в особенности рукописи его последних рассказов (кроме полной рукописи рассказа «Невеста») остаются неизвестными, поэтому каждая найденная страница чернового чеховского текста представляет большую ценность. Воспроизводим этот текст:
... не любил; [а лишь сбивал с пути, потом развлекался и все более презирал] было все, что угодно [кроме любви и те из «низшей расы»] <от?> но только не любовь. И только теперь, когда у него голова стала седой, он полюбил, как следует, по-настоящему — [и это] первый раз в жизни. [Они люби<ли>] Анна С.ион любили друг друга, как [муж] очень родные близкие люди,как муж и жена, как нежные друзья, [им казалось,что они] [и свыклись как будто] точно сам[ой]а судьба предназначены]ила их
ИЛЛЮСТРАЦИЯ К РАССКАЗУ «ДАМА С СОБАЧКОЙ» Акварель Кукрыниксов, 1945—1946 гг.
Третьяковская галерея. Москва
друг для друга, и им казалось чудовищным то, что он женат, а она замужем, и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых [посадили] поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, [и] прощали все в настоящем, [жалели друг друга] и чувствовали, что эта [их] их любовь (начавшаяся так неблагополучно) [сделала] изменила их обоих... [лучше] [к лучшему].
Потом они [сове] долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости [прятаться] прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться по [целым месяцам?] долгу? Как освободиться от этих невыносимых пут?
— Как? Как? спрашивал он, [ихватал себя] хватая себя за голову — Как?
И казалось, что еще немного и решение [дальше] будет найдено п тогда начнется новая, [хорошая] прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко — и что самое сложное и трудное только еще начинается.
Рукопись наглядно свидетельствует о том, с какой тщательностью писатель работает над образом Гурова, как он выбирает слова и выражения для характеристики Гурова, обновленного любовью к Анне Сергеевне; как настойчиво и последовательно устраняет Чехов в обрисовке Гурова слова и отдельные выражения, уместные для его характеристики в первые дни знакомства с Анной Сергеевной, но уже не соответствующие тому новому Гурову, каким он становится в конце рассказа.
Написанная первоначально в черновой рукописи фраза «а лишь сбивал с пути, потом развлекался», а также мысли о женщинах как о «низшей расе» — то, что было возможно для Гурова до его встречи с Анной Сергеевной, устраняются Чеховым. Позднее Чехов выбрасывает и слова: «и все более презирал».
Чехов подчеркивает значительность чувства Гурова, настойчиво противопоставляя его любовь к Анне Сергеевне многочисленным прежним его увлечениям. Так, в следующем абзаце добавляются слова, усиливающие эту мысль:
«И только теперь, когда у него голова стала седой, он яолюбнл, как следует, по- настоящему — [и это] первый раз в жизни».
Чехов постепенно вводит нужные слова, отвечающие авторскому замыслу.
«[Они любили] Анна С. и он любили друг друга, как [муж] очень родные близкие люди, как муж и жена, как нежные друзья».
Как видно из рукописи, в процессе работы в эту фразу вливаются слова: «родные», «близкие люди», «муж и жена», «нежные друзья».
Работая над продолжением этой фразы, Чехов еще более усиливает свою мысль:
[и
