тысяч ни в чем не повинных мирных жителей двух японских городов. Но и в Америке, и во всем цивилизованном мире бомбардировка Хиросимы и Нагасаки воспринимается в первую очередь как одна из величайших трагедий Второй мировой войны. К осуществившим ее американским пилотам никто никаких претензий, естественно, не предъявлял, но и национальными героями их никто не делал. Точно так же англичане, как справедливо отмечает М. Панин, не любят вспоминать о потоплении транспорта «Кап Аркона» с узниками концлагерей и военнопленными и не делают из потопивших его летчиков героев. Ведь британским морякам и летчикам есть чем гордиться и без этого. Хотя бы потоплением линкоров «Бисмарк», «Тирпиц» и «Шарнхорст». Точно также и у американского флота и авиации в активе не только бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, но и разгром японского флота в сражениях у атолла Мидуэй и в заливе Лейте. Советскому же флоту и морской авиации в Великой Отечественной войне похвастаться было особенно нечем. Самая крупная морская операция советского флота — обстрел крымского побережья в октябре 1943 года лидером «Харьков» и эсминцами «Способный» и «Беспощадный» закончился бесславной гибелью всех трех кораблей на обратном пути от ударов немецких пикирующих бомбардировщиков. А переход Балтийского флота из Таллина в Кронштадт в августе 1941 года привел к гибели четверти участвовавших в нем боевых и транспортных кораблей. Советский флот и авиация не смогли эвакуировать войска из Севастополя и Керчи в 1942 году. В то же время, они не смогли воспрепятствовать эвакуации большей части немецких и румынских войск из Крыма в 1944 году, и немецких войск и миллионов беженцев с балтийского побережья в 1944–1945 годах, когда советское господство на море и в воздухе было неоспоримо. В таких условиях потопление Маринеско «Густлова» и «Штойбена», начиная с 60-х годов XX века вовсю использовалось советской пропагандой, хотя сам герой легендарной атаки умер в забвении. Действительно, по потопленному тоннажу поход Маринеско стал рекордным для советского подводного флота. О том, что подавляющее большинство жертв составили гражданские беженцы и раненые, у нас предпочитали не вспоминать. А чтобы повысить военное значение результативного похода, эксплуатировалась легенда о будто бы потонувшем вместе с «Густловом» цвете германского подводного флота и эсэсовских надсмотрщицах из концлагерей, о «личном враге фюрера» и о общенациональном трауре в Германии. И даже торпедный катер охранения превратился в группу эсминцев и миноносцев. Но сегодня, повторю, гибель «Густлова» воспринимается прежде всего как крупная гуманитарная катастрофа, а не героический подвиг. И именно так, судя по всему, она показана в фильме Йозефа Вильсмайера, который, я надеюсь, российским зрителям когда-нибудь удастся посмотреть.
Исповедь либерала
Давно известно, что история — наука неточная и постоянно подверженная политической и идеологической конъюнктуре. Неслучайно до сих пор популярен афоризм об истории как о политике, опрокинутой в прошлое. И для современности многие исторические схемы оказываются вполне применимы.
М. Панин, с которым мы вступили в полемику по поводу потопления «Густлова», в своей завершающей статье, озаглавленной «О двух подходах к военной истории», еще раз подтверждает это. Он утверждает: «Суть наших разногласий фактически сводится к двум разным подходам к оценке событий Второй мировой войны, которые условно можно назвать «патриотическим» (не путать с «ура-патриотическим») и «либеральным». И, наверное, сторонники этих подходов никогда не признают полной правоты другой стороны» (http://www.peacekeeper.ru/ru/index. php?mid=5937). Насчет двух подходов можно согласиться. Только не очень понятно, в чем разница между «патриотическим» и «ура-патриотическим» направлением. И, кроме того, различия либерального и патриотического направлений проявляются не только во взглядах на военную историю (излюбленное прибежище патриотов), но и на историю вообще, а также на современную политическую ситуацию в России. Я не буду полемизировать по поводу приводимых в статье Панина конкретных примеров из истории Второй мировой войны. Хотелось бы поговорить о вещах более глобальных. Мой оппонент, как кажется, убежден, что каждое из направлений в историографии вправе отбирать те факты, которые ему подходят, и игнорировать те, которые не укладываются в принятые концепции. Так обычно и поступают сторонники патриотического направления. Они пишут о победах, забывая о цене, уплаченной за эти победы, и ретушируют поражения. А если и говорят о цене, то списывают ее непомерную величину исключительно на наших противников. Главный тезис патриотов — раз наша армия победила (московская в 1380 году, русская в 1612 и 1812 году, Красная в 1945 году и т. д.), значит, жертвы были оправданны, а развитие общества, которое обеспечило победу, в целом шло в правильном направлении. В рамках же либерального подхода оказывается вполне возможным совместить все факты, без каких-либо натяжек, подтасовок или фигур умолчания, поскольку либеральные историки обладают значительно большей свободой от заданных схем. М. Панин задает вопрос: «Непонятно также, почему для установления «исторической истины» надо непременно выставлять собственную страну и ее армию в самом черном и неприглядном виде, оскорбляя тем самым всех, кто защищал Родину, и память тех, кто отдал за это свою жизнь?» И приводит в пример известные слова, приписываемые американскому военно-морскому деятелю начала XIX века коммодору Стивену Декатуру: «Это моя страна, права она или не права».
Вот тут стоит заметить, что сами американцы далеко не следовали и не следуют этому принципу даже в критических ситуациях широкомасштабного военного столкновения с сильным и жестоким противником, когда, казалось бы, принцип Декатура должен соблюдаться неукоснительно. Вспомним, например, что во время Второй мировой войны у администрации Франклина Рузвельта в стране было немало критиковавших, которые либо критиковали методы ведения войны (например, требовали скорейшего открытия второго фронта в Европе), либо ставили под сомнение целесообразность самого участия США во Второй мировой войне. И в ходе последующих войн, которые вела Америка, от корейской до иракской, всегда существовала более или менее влиятельная оппозиция, критиковавшая действия администрации. Если же всегда придерживаться тезиса о «своей стране», который представители патриотического направления чаще всего понимают, как безоговорочную поддержку действий своего правительства, вне зависимости от того, право оно или нет, то это в конечном счете приводит к большим жертвам и финальному поражению, если не в данной войне, то в целом в историческом развитии. Тезис о «своей» стране на практике только мешает, а не помогает, в частности, потому, что позволяет генералам без счета губить своих солдат, не неся за это никакой ответственности. В Америке, как мы хорошо видим на примере иракской войны, собственные потери считают весьма скрупулезно, да и об иракских не забывают.
Нашим же «патриотам» приходится вытаскивать из истории, да и из современности, одни, устраивающие их факты, и
