Курх заключил моё лицо в ладони, целуя.
— Девочка моя, как ты меня испугала.
Я виновато улыбнулась.
— Извини. Ждала подходящего момента. Мне хотелось, чтоб в этот раз, ты знаешь…
Он понял.
— Обещаю, все будет по-другому. Я больше никуда не уйду.
Курх вновь привлек меня к себе, нежно, бережно. Ровно так, как мне и хотелось когда-то давно.
*
С самого первого дня, когда я рассказала, что жду ребенка, Курх и Лита окружили меня такой заботой, что любое дело приходилось выбивать чуть ли не с боем. Я уговаривала, просила, объясняла, что столь повышенное внимание мне вовсе не ни к чему — но куда там! Курх оказался тем ещё упрямцем, а Лита характером пошла в отца. В итоге, мне было разрешено заниматься только рукоделием и только при свете солнца, а все остальные домашние хлопоты муж и дочь поровну поделили между собой.
Курх, как и обещал, сделал мне скамейку под тем самым деревом, которое мы по странному стечению обстоятельств посадили в тот самый день, когда дух осознал, что у меня есть шанс превозмочь Зов. Я называла это дерево символом нового этапа в нашей жизни, Курх — знаком вечной любви, а Лита, которая знала, что я посадила семечко, пока носила ее, просто считала его своим. Мы сходились лишь в том, что каждый любил иногда посидеть под его раскидистыми ветвями, так что скамейка пришлась как нельзя кстати и полюбилась всем троим.
Четверым… Было еще немного непривычно думать об этом, но так оно вскоре и должно случиться. Теперь я точно была уверена, что будет мальчик. Интересно, чем наше дерево станет памятно новому члену семьи?
Я почувствовала чье-то приближение сквозь туман и, поднявшись со скамейки, сделала несколько шагов навстречу гостю. Очертания крупного волка подернулись дымкой, и из тумана Аки шагнул ко мне в человеческом обличье.
— Здравствуй, маленькая жена. Вижу, ты делаешь успехи, раз тебе удалось узнать меня раньше, чем я появился.
— Как ты, Аки? — спросила я тихо. Он привычно ухмыльнулся, но глаза его не улыбались.
— Со мной все в порядке, малышка.
Я услышала в его голосе какую-то недосказанность.
— Точно?
Аки вздохнул.
— Не совсем. Вообще-то я пришёл к тебе с небольшой просьбой. Дело в Таре. После ухода Айни он сам не свой. Почти не ест, не выходит на охоту, да и вообще все больше лежит, забившись в нашу старую пещеру. Я понимаю, что он горюет, но… я совершенно не знаю, что с ним делать. Айни… Айни бы справилась. Она всегда хорошо ладила со щенками и подростками.
— Это верно, — сказала я грустно. Мне тоже ее не хватало.
— Я и подумал, не отправить ли мальца к тебе. Он, вроде, понравился твоей птичке. Вот и помогал бы тебе с ней, тем более, второй на подходе. Может, так ему станет легче — если будет, о ком заботиться. Ради кого лапы передвигать.
Я кивнула. Да, это могло помочь.
— Аки, я не имею ничего против. Если Курх согласится, приводи его в любой момент.
Курх пожал плечами. Волчонок так волчонок, против нового приятеля дочери он ничего не имеет. Больше всех радовалась Лита, получавшая разом двух братьев, старшего и младшего.
*
Тар появился у нас уже на следующий день. Пробурчал какое-то приветствие и молча прошел в дальний угол дома, где свернулся клубком, ни на что не откликаясь. Он не отдернулся, когда я подошла, желая немного подбодрить его, но я быстро поняла, что волчонок не рад моей компании. Даже неунывающая Лита оказалась не в силах его расшевелить и вскоре оставила попытки.
До позднего вечера.
Меня разбудил шорох покрывала и торопливые детские шаги. Я ждала появления Литы около нашей с Курхом кровати — когда дочку мучили кошмары, она иногда приходила к нам, чтобы поспать рядом остаток ночи. Но, к моему удивлению, шепот девочки разделся из совершенно другого угла дома.
— Пойдем, братец.
Я услышала возню Тара, разбуженного Литой.
— Чего тебе, мелкая? — голос его звучал сонно и раздраженно.
— Пойдем! — настойчиво повторила девочка. — И тише, мама и папа спят.
Медленно, словно нехотя, щенок поднялся на лапы и поплелся к выходу из
дома. Когда за детьми закрылась дверь, я, движимая любопытством и необходимостью проследить, чтобы они не натворили чего-нибудь, прокралась за ними и замерла у окна.
Лита уселась на крыльцо, свесив ноги, и похлопала рукой рядом с собой. Тар опустился возле неё. Я приникла к окну, стараясь ничем не выдать себя.
— Ну и что теперь? — недовольно спросил волчонок.
Лита не отвечала, молча глядя на ясное звездное небо. Огромная и низкая полная луна освещала лицо девочки бледно- желтым светом.
— Знаешь, я подумала, что, раз ты такой грустный, тебе, наверное, захочется немного повыть на луну, — сказала она задумчиво.
— Это почему ещё? — насупился Тар.
— Я так слышала, — откликнулась девочка. — Волки воют, потому что не могут плакать.
— А с чего ты решила, что я хочу… — начал Тар, но Лита, не дослушав, задрала голову к луне и протяжно завыла.
— Уууу!
— Что ты делаешь, мелкая? — зашипел волчонок. — Ты сейчас весь дом перебудишь, дуреха!
— Уууу!
— Зачем я с тобой связался? Сейчас уйду обратно, пока тетушка не встала, — он действительно попытался подняться, но Лита обхватила его за шею и вновь усадила рядом.
— Давай! — шепнула она. — Смотри, какая луна.
И тогда Тар повернул морду и завыл.
Я никогда не слышала в волчьей песне такой тоски. Тар выл, словно захлебываясь своим криком, и Лита вторила ему, не убирая маленькой ладошки с его загривка. Я слушала, и сердце моё сжималось от тоски по ушедшей волчице. Глаза защипало. Я тронула лицо и с удивлением обнаружила две мокрые дорожки.
— Что происходит? — раздался позади голос Курха. Рука мужа легла на плечо. Курх выглянул в окно поверх моей головы, разглядывая необычную картину.
Я обернулась, смахивая слёзы.
— Вернёмся в постель. Думаю, не стоит им мешать.
Курх кивнул. Со двора продолжала раздаваться грустная волчья песня.
Когда я вновь проснулась, было уже утро. Бросив взгляд на кровать Литы, я в первое мгновение испугалась, не найдя дочери на месте. Мне подумалось, что они могли так и остаться во дворе, а там — кто знает. Ночи недостаточно тёплые, чтобы спать снаружи. А потом я услышала слаженное сопение, раздававшееся из того угла, где обосновался Тар.
Лита спала, прижавшись щекой к пушистому боку волчонка. И Тар, свернувшийся клубком вокруг девочки, впервые с тех пор, как появился у нас, выглядел умиротворенным. На его шее болтался витой шнурок с Благословением богов.
