Показался причал. Последний глоток пива, чтобы перебить невесть откуда взявшийся вкус бараньих яичек, и щедрые чаевые официанту – дабы доказать, что и американцы порой платят свои долги. Неожиданно с беспокойством обнаруживаю, что рядом никого, кроме грузного англичанина в длиннополом пальто с поясом и клетчатой кепке. В любом другом месте клетчатая кепка смотрелась бы нелепо, но у себя дома он волен делать все, что ему заблагорассудится. Меня даже восхитил его вид, такой внушительный и независимый. Может, англичане не такие уж плохие люди, задумался я.
На палубе темно, моросит. В мой прошлый приезд в Англию мы поднимались по Темзе. Тоже было темно, моросил дождь, все вокруг были одеты в черное, с пепельно-серыми лицами, а покрытые сажей, закопченные дома казались мрачными и зловещими. Проходя каждое утро по Хай-Холборн-стрит, я видел самых респектабельных, жалких оборванных нищих, каких только сотворил Господь. Серых, бледнолицых ничтожеств в котелках, с визитками и с тем нелепым респектабельным видом, который только англичане могут напускать на себя, попадая в передряги. Сделав над собой некоторое усилие, я вслушался в английский язык, и, должен сказать, он мне ни капельки не нравится: он звучит елейно, льстиво, подобострастно, липко. Произношение – вот мерило всего, именно оно делит людей на классы и касты. Мужчина в клетчатой кепке и широком пальто – похож то ли на осла, то ли на надутого индюка: напыщенный, чванливый. Даже с грузчиками изъясняется на каком-то птичьем наречии. И со всех сторон доносится слово «сэр». Позвольте, сэр? Куда вы сказали, сэр? Да, сэр. Нет, сэр. Черт подери, я уже вздрагиваю от этих «да, сэр», «нет, сэр». В жопу сэров.
Иммиграционная служба. Жду, пока до меня дойдет очередь. Как всегда, впереди сволочи с толстой мошной. Очередь почти не движется. Счастливчики, благополучно миновавшие контроль, ждут, пока осмотрят их багаж. Снуют грузчики, похожие на навьюченных ишаков. Передо мной осталось только двое. В руках у меня паспорт, билет, багажные квитанции. И вот я у цели. Протягиваю паспорт. Чиновник смотрит на большой лист бумаги, находит в нем мое имя, что-то отмечает.
– Как долго вы собираетесь пробыть в Англии, господин Миллер? – спрашивает он, держа паспорт наготове.
– Неделю, может, две.
– Вы направляетесь в Лондон, не так ли?
– Совершенно верно.
– В какой гостинице вы собираетесь остановиться, господин Миллер?
Меня начинают забавлять эти вопросы.
– Я еще не решил, – отвечаю я с улыбкой. – Может, вы мне что-нибудь посоветуете?
– У вас есть друзья в Лондоне, господин Миллер?
– Нет.
– Не сочтите за нескромность, а что вы собираетесь делать в Лондоне?
– Вообще-то я хотел немного отдохнуть. – Я продолжаю улыбаться.
– Надеюсь, у вас при себе достаточно денег, чтобы прожить в Англии?
– Я тоже на это надеюсь, – беспечно отвечаю я, улыбка не сходит с моего лица. Меня начинает раздражать его придирчивость, но продолжаю блефовать.
– Будьте добры, не будете ли вы столь любезны показать мне ваши деньги, господин Миллер?
– Бога ради, пожалуйста.
Я лезу в карман джинсов и извлекаю то, что уцелело от ста франков. Вокруг меня раздаются смешки. Я тоже делаю попытку рассмеяться, но мне это не слишком удается. Мой мучитель издает слабый звук, похожий на кудахтанье, и, буравя меня взглядом, произносит с сарказмом:
– Вы ведь не собираетесь надолго задерживаться в Лондоне, господин Миллер, не правда ли?
И при каждой фразе – «господин Миллер»! Этот сукин сын, кажется, испытывает мое терпение. Я начал заводиться.
– Послушайте, – как можно дружелюбней говорю я, пытаясь сохранить беззаботный вид. – Неужто вы думаете, что я собираюсь жить на ЭТО? Как только доберусь до гостиницы, я свяжусь с Парижем и мне пришлют деньги. Я уезжал второпях и…
Он нетерпеливо перебивает. Не затруднит ли меня назвать свой банк в Париже?
– У меня нет счета в банке, – признаюсь я, видя, что мой ответ отнюдь не порадовал моего собеседника.
Вокруг меня ощутимо начинают сгущаться тучи. Стоящие в очереди обреченно поставили на пол свои чемоданы, словно приготовившись к долгой осаде. Паспорт, который мой мучитель прежде благоговейно держал в руках, теперь камнем ложится на стойку, словно важная улика.
– Откуда вы намереваетесь получить деньги? – вкрадчиво интересуется он.
– От моего друга, мы живем вместе в Париже.
– А у него есть банковский счет?
– Нет, но у него есть работа. Он работает в «Чикаго трибюн».
– И вы полагаете, что он вышлет вам деньги на отпуск?
– Не полагаю, а знаю, – резко отвечаю я. – Какой смысл мне вам врать? Я же сказал, что уезжал в спешке. Мы условились, что мне пришлют деньги, как только я приеду в Лондон. Кроме того, это мои деньги, а не его.
– Вы предпочли доверить деньги ему, вместо того чтобы держать их в банке, я правильно понял, господин Миллер?
Я мысленно чертыхнулся.
– Видите ли, там не такая уж большая сумма, и вообще я не очень хорошо понимаю, о чем мы спорим. Если вы мне не верите, я готов подождать, пока вы свяжетесь с ним… Не знаю… хоть телеграмму пошлите, право слово, и выясните все сами.
– Одну минуту, господин Миллер. Вы упомянули, что проживаете вместе… Позвольте уточнить, в гостинице или квартире?
– В квартире.
– На чье имя она снята?
– На его. Мы сняли ее на имя друга, потому что он француз и ему было проще уладить все формальности.
– Вы всегда храните у него ваши деньги?
– Нет, не всегда. Понимаете, я покидал Париж при необычных обстоятельствах. Я…
– Минуточку, господин Миллер.
Мне делают знак выйти из очереди. Одновременно чиновник жестом подзывает помощника и отдает ему мой паспорт. Тот скрывается за ширмой. Я стою, оцепенело наблюдая, как проходят контроль остальные пассажиры.
– Вы можете пока пройти багажный досмотр.
Его голос выводит меня из транса. Подхожу к навесу и открываю чемодан.
Поезд ждет. Он похож на упряжку лаек, готовых в любой момент сорваться с места. Паровоз пыхтит и пускает клубы пара. Наконец я возвращаюсь к стойке. Оставшиеся пассажиры торопливо теснят друг друга, спеша поскорее закончить с формальностями.
Из-за ширмы появляется долговязый, похожий на жердь таможенник с моим паспортом в руке. Его вид говорит о том, что он заранее уверен в моей неблагонадежности.
– Господин Миллер, вы американский гражданин?
– Как видите. – Да, от этого пощады не дождешься. С чувством юмора у него слабовато, если не сказать больше.
– Как давно вы живете во Франции?
– Года два, может, три. Там же написано, А в чем, собственно, дело?
