Фотография все-таки получилась. Граф приказал драгунам отойти, а Шамиля попросил успокоиться. Снимок стал популярен и разошелся по всей России. Ностицу удалось настоящее «вирусное» фото задолго до глобальной сети. Все доходы от распространения шамилевского портрета пошли на лечение раненых драгун, а также на помощь семьям погибших.
Не менее радушно Шамиля принял Ставрополь. Карета Барятинского с пленником-легендой 7 сентября въехала в город. По воспоминаниям современников, встречать Шамиля вышло все ставропольское население. Имам оправдал ожидания людей, так много слышавших о предводителе горцев, но даже не надеявшихся его когда-либо увидеть. Шамиль свободно прогуливался в городском саду, удивляя всех скромностью наряда, которая не мешала выглядеть ему внушительно благодаря гордой осанке и неторопливым движениям. Вечером Шамиля пригласили посетить театр, затем дали бал в его честь. Необычный ставропольский день закончился красивым фейерверком на городской площади.
Следующая важная остановка случилась 15 сентября в Чугуеве — маленьком городке неподалеку от Харькова. Здесь Шамиля ожидал император Александр II, завершивший Кавказскую войну, которая продолжалась все царствование его отца Николая I. Император одарил имама золотой саблей и сказал покровительственно: «Я очень рад, что ты наконец в России. Жалею, что это случилось не ранее. Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями». Затем они вместе наблюдали блестящий военный парад. Шамиль, провожая взором очередной полк русского царя, наверняка удивлялся, как он смог сопротивляться этой силе так долго, как его небольшой имамат, притаившийся в горах, держался против этой огромной, бескрайней страны.
22 сентября Шамиль приехал в первопрестольную. Москва поразила его своими размерами, величественностью Кремля. В один из вечеров, когда имам был почетным гостем очередного бала, ему довелось поговорить с седовласым старцем — генералом Алексеем Ермоловым, которому было уже за восемьдесят. О чем говорили главные герои драматической Кавказской войны, неизвестно, но им явно было что обсудить.
Культурным шоком для Шамиля стало посещение балета «Наяда и рыбак». Полуобнаженные балерины, выделывавшие странные кульбиты, светские дамы в не менее чувственных нарядах очень смутили имама. Зато его сын Гази-Мухаммед проявил заинтересованность представлением, высоко оценив пластическое искусство танцоров.
В Петербург приехали 26 сентября 1859 года. Пленников разместили в гостинице «Знаменская», которую осаждали газетчики и толпы любопытствующих. При появлении имама на улицах раздавались крики «едет», «вот он», и у коляски Шамиля тут же вырастал длинный «хвост» из желавших поближе разглядеть «Наполеона Кавказа», как назвал его столичный журналист. Привыкнув к доброжелательности, проявляемой военными и чиновниками, имам все еще удивлялся теплому приему прочей публики. «Ваши мальчики радуются, видя меня в плену, но они не сердятся на меня и не желают мне зла — это очень хорошо, а у меня не так: наши мальчики закидали бы пленного грязью…» — сказал он одному из сопровождавших офицеров.
В столице Российской империи случилось несколько примечательных встреч. 28 сентября в половину двенадцатого дня Шамиля и Гази-Мухаммеда принимала семья великого князя Константина Николаевича, младшего брата императора Александра II и главного архитектора Великих реформ 1860–1870-х годов. Шамиль и его сын произвели впечатление на великого князя: «Замечательная наружность», — записал великий князь в дневнике. После короткого разговора гостям устроили экскурсию по залам дворца, реставрацию которого только-только закончил архитектор Александр Брюллов. Шамиль задержался в Турецкой комнате великокняжеского дома, где были надписи на арабском языке. «Тут я ему подарил мой Коран и скамейку для чтения, и он был очень доволен», — отметил в дневнике Константин Николаевич.
В Петербурге Шамиль встретился со знаменитым ученым Александром Казембеком — одним из основоположников российского востоковедения. История жизни профессора Казембека заслуживает хотя бы нескольких слов. Мухаммед Али Мирза Казем Бек родился в семье уважаемого шиитского богослова и законоведа. В 1821 году российская администрация, подозревая отца Казембека в политической неблагонадежности, выслала всю семью из Дербента в Астрахань. Здесь юный Мухаммед Али сошелся с шотландскими миссионерами, которых учил восточным языкам, а сам постигал азы английского. Шотландцы не теряли времени, и уже в 1823 году обратили Казембека в христианство и нарекли Александром. Казембек так объяснял причины своего религиозно-нравственного переворота: «Я решил отойти от магометанского мира. Этот мир и питающая этот мир философия Магомета представляются мне сейчас слишком фанатичными». Потом была успешная карьера в Казанском университете, а в 1849 году — переезд в Санкт-Петербург.
Имам слышал о восточном мудреце на русской службе и сам попросил свидания с ним. Шамиль с сыном переступили порог квартиры профессора Казембека в полдень 3 октября. «Благодарю тебя, знаменитый имам, которого знает по имени почти весь свет, многие именитые люди позавидовали бы теперь мне, беседующему с таким гостем», — высокопарно приветствовал вождя свободных горцев Александр Касимович.
После обычных комплиментов начался серьезный разговор, украшенный трапезой из восточных сладостей. «Меня более всего поразила в нем любовь к разговору о науках… Шамиль со своим сыном, почти столь же, как он, сведущим в восточной мудрости, попеременно расспрашивали меня о различных мусульманских ученых, об их сочинениях, о том, какими книгами я руководствуюсь в моем преподавании; учу ли я толкованиям Корана, известны ли студентам мохаммеданские (исламские. — А. У.) законы, по изданному ли мною курсу юриспруденции я читаю свои лекции», — вспоминал Казембек.
Шамиль долго скользил взглядом по корешкам восточных книг обширной казембековой библиотеки. Некоторые он с удовольствием листал, пояснял их содержание сыну. С Казембеком они стали добрыми друзьями и еще не раз виделись, неизменно разговаривая на научно-религиозные темы.
В статье «Муридизм и Шамиль», опубликованной спустя два месяца после первой встречи с имамом, Казембек писал о нем: «Главную черту его характера я понял так: исполнение всего того, что внушало ему убеждение, он подчинял правилам, диктованным холодным умом с малым участием сердца, если не вовсе без этого участия».
Несмотря на радушие окружавших, интересные встречи и подарки, Шамиль все же был пленником. В Петербурге ему сообщили, что местом его ссылки определен тихий провинциальный город Калуга. Также его познакомили с офицером, который был приставлен для наблюдения за имамом и его семьей. Им оказался служивший на Кавказе штабс-капитан Аполлон Руновский. После знакомства Шамиль в задумчивости повторял имя пристава: «Афилон, Афилон…»
Обязанности пристава и его помощника определялись специальной инструкцией от военного министерства. «Пристав и его помощник, в качестве лиц, которым правительство вверяет надзор за Шамилем, должны в этом звании быть советниками и руководителями его, ограждать от всего, что могло бы отягощать его положение и в уважительных просьбах быть за него ходатаями», — читаем в первом пункте документа. А вот как сформулирован второй: «Присмотр за Шамилем и его семейством должен быть постоянный, но для него не стеснительный». Кроме контроля контактов и писем имама (особенно на Кавказ и обратно), пристава обязали вести дневник для записи содержания разговоров с Шамилем. Так появился дневник Руновского — ценный и информативный источник сведений об имаме Чечни и Дагестана и просто о горце Шамиле из Гимров.
