Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Из телеграммы В. Потемкина следовало, что Э. Даладье обещал позже уточнить некоторые детали, но так и не сделал этого. Возможно, потому, что вскоре Потемкина отозвали в Москву и 1 апреля 1937 года назначили заместителем наркома иностранных дел.
Между тем в марте-апреле 1937 года в дипломатических кругах Парижа, Праги, Варшавы, Брюсселя и других европейских столиц стали упорно распространяться слухи о предстоящем советско-германском сближении. Оснований для подобных странных слухов в общем-то не было. Резкая антисоветская направленность публикаций в немецкой печати позволяла сделать скорее обратный вывод. Но европейские и американские средства массовой информации продолжали упорно муссировать эту выдумку. Советское правительство решило вмешаться.
17 апреля нарком иностранных дел М. Литвинов направил в парижское и пражское дипломатические представительства телеграмму, в которой говорилось: «Заверьте МИД, что циркулирующие за границей слухи о сближении с Германией лишены каких бы то ни было оснований. Мы не вели и не ведем на эту тему никаких переговоров с немцами, что должно быть ясно хотя бы из одновременного отозвания нами полпреда и торгпреда (имеется в виду из Германии. — В. Ч.). Очевидно, слухи лансированы немцами или поляками для целей, нам не совсем понятных. Это же опровержение давайте всем, обратившимся к вам на эту тему».
Похоже, президент Бенеш не совсем верит советскому опровержению: ведь он располагает другой секретной информацией от своего посланника в Берлине Мастны. И наконец, приглашает к себе С. Александровского. В Архиве внешней политики СССР сохранилась запись его беседы с хозяином Пражского Града от 22 апреля. Приведем выдержку из нее: «Хотя Бенеш знал об этом от Крофты, я счел правильным повторить ему опровержение слухов о сближении СССР и Германии. Бенеш реагировал на это довольно живо вопросом о том, почему бы СССР не сблизиться с Германией? Чехословакия только могла бы приветствовать такое сближение… Признаться, я был удивлен и сказал, что не понимаю постановки вопроса. Затем Бенеш весьма пространно заверил в том, что какое бы изменение ни произошло во внешней политике СССР, Чехословакия останется безоговорочно верной Советскому Союзу и своим обязательствам перед ним. В ответ на мое недоумение, о каких изменениях может быть речь, Бенеш сказал, что СССР не только великая, но прямо грандиозная страна, имеющая самые обширные и многообразные интересы не только в Европе, но и в Азии. Бенеш себе представляет такую теоретическую возможность, когда многообразие этих интересов может понудить СССР к переменам во внешней политике, скажем, по отношению к той же Германии или Англии. Он не имеет в виду ничего конкретного и хочет только сказать, что при всех условиях Чехословакия останется в дружбе с СССР».
Далее С. Александровский излагает свой ответ на это: «Политика СССР абсолютно неизменна, ибо она всегда является политикой сохранения мира… Перемена нашей внешней политики мыслима только лишь в том смысле, что кто-нибудь из наших многочисленных партнеров искренне повернет в сторону мира или, наоборот, перейдет в лагерь поджигателей войны. От этого может быть улучшение или ухудшение наших взаимоотношений. Было очевидно, что Бенеша продолжает занимать все тот же вопрос, и поэтому я еще раз сказал, что при данных условиях нет речи о нашем сближении с Германией».
Очевидно, Э. Бенеша беспокоил вопрос о возможной перемене советской внешней политики в результате «заговора Тухачевского». Но о самом заговоре президент и в тот раз ничего не сказал Александровскому. И только в беседе, состоявшейся 3 июля 1937 года, уже после казни маршала и его единомышленников, хозяин Пражского Града прямо затронул этот вопрос. Вот что сообщал в Москву полпред: «Бенеш напомнил мне, что в разговоре со мной (кажется, 22.IV сего года) он говорил, что почему бы СССР не договориться с Германией? Я ответил, что помню, и признался, что меня тогда очень удивила эта часть разговора, как совершенно выпадающая из рамок обычного хода мыслей Бенеша. Лукаво смеясь, Бенеш ответил, что теперь может объяснить мне скрытый смысл своего тогдашнего разговора. Свои объяснения Бенеш просил считать строго секретными и затем рассказал следующее.
Начиная с января текущего года Бенеш получил косвенные сигналы о большой близости между рейхсвером и Красной армией. (Вызывает удивление, почему в переписке НКИДа с советскими полпредствами, относящейся к 1936–1937 годам, вооруженные силы фашистской Германии называются не вермахтом — это обозначение было введено в 1935 году — а, по старинке, рейхсвером, как в уже давно переставшей существовать Веймарской республике. — В. Ч.) С января Бенеш ждал, чем это закончится. Чехословацкий посланник Мастны в Берлине является исключительно точным информатором. Он прямо фотографирует свои разговоры в докладах Бенешу. У Мастны в Берлине были два разговора с выдающимися представителями рейхсвера. Мастны сфотографировал, видимо, не понимая сам, что они обозначают. Бенеш даже сомневается, сознавали ли эти представители рейхсвера, что они выдают свои секреты. Но для Бенеша из этих разговоров стало ясно, что между рейхсвером и Красной армией существует тесный контакт. Бенеш не мог знать о том, что этот контакт с изменниками».
Все эти документы убедительно опровергают версию Шелленберга — Хёттля о вкладе Э. Бенеша в раскрытие заговора советских генералов и помощи ему в этом С. Александровского. Но как быть с написанными в 1947 году мемуарами президента Чехословакии? В них говорится о том, что он во второй половине января 1937 года узнал о переговорах антисталинской клики в СССР — маршала Тухачевского, Рыкова и других с немцами и «сразу же информировал советского посланника в Праге Александровского о том, что узнал из Берлина о беседах Мастны — Траутсмандорфа».
Воспоминания Э. Бенеша стали одним из главных козырей, которыми до сих пор оперируют сторонники версии экс-разведчиков гитлеровского рейха. Но этот довод еще четырнадцать лет назад убедительно опроверг ответственный сотрудник Архива внешней политики СССР Николай Абрамов.
«Неточностей много, — писал он в московском политическом еженедельнике „Новое время“ о мемуарах хозяина Пражского Града, — но на всех останавливаться не будем: ведь воспоминания писались уже после событий, и автор мог что-то забыть. Президент действительно информировал нашего полпреда, но только в июле, то есть уже после раскрытия „заговора“. Да и фамилия главного „заговорщика“ не фигурировала. Кстати, не упоминались имя и фамилия Тухачевского и в телеграмме из Парижа.
Остается таинственное фальшивое досье. В ряде работ зарубежных авторов, посвященных „делу Тухачевского“, есть ссылки на другие беседы, будто бы имевшие место 7 и 8 мая между президентом и полпредом. На них якобы было передано досье для пересылки Сталину. Это утверждение вызывает большое сомнение хотя бы потому, что Э. Бенеш, как видно из приведенных выше документов, ничего не говорил о майских встречах. Если бы полпреду было передано досье, то он не чувствовал себя так неловко во время бесед о заговоре».
Подведем итоги. Следов передачи гитлеровской Службой безопасности фальшивого досье и вообще каких-либо документов по «делу Тухачевского» через президента Э. Бенеша и советского полпреда в Чехословакии в Архиве внешней политики СССР нет. А раз так, то эта версия не подтверждается. Шелленберг и Хёттль ловко домыслили ее, использовав несколько подлинных фактов из тогдашней истории чехословацко-германских и советско-германских отношений.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
