– Биби Нассан, куда мне поставить это? – спросила служанка. В одной руке у нее было множество сумок Аджии, в другой она тащила чемодан.
– Это ее приданое, – сказал Ахмед.
Мать хлопнула в ладоши:
– Приданое? Наомба куона, Аджия?
«Можно мне посмотреть?»
Когда девушка кивнула, мать сказала:
– Сложи все это в моей комнате.
Мать подвела Аджию к кушетке и села с ней рядом. Ахмед устроился в ближайшем кресле. Вошел слуга, неся поднос с чаем, и поставил его на верблюжий столик. Потом занялся замысловатым ритуалом наполнения чашек. Бургиба почуял в напитке сложную смесь специй.
– Такая красивая девушка, Ахмед, – сказала мать, заставив Аджию покраснеть.
Он знал, что его мать распирают вопросы, которые она не задаст, пока они не сделают хотя бы по глотку чая.
Когда все было готово, мать взяла свою чашку и сказала:
– Афья!
«Ваше здоровье».
Не успели Ахмед и Аджия ответить, не успели сделать ни единого глотка, как раздался чей-то вопль. Они быстро встали. Мать пролила свой чай на ковер.
– Мсаада!
«Помогите!»
– Останьтесь тут! – приказал Ахмед.
Схватив одну из ваз, он выплеснул из нее воду с цветами и двинулся к спальне хозяйки. Аджия и его мать не остались в гостиной, они оказались за спиной Ахмеда, когда он добрался до двери.
В украшенной золотой вышивкой комнате не было никого, кроме служанки-суахили, прижимавшейся к стене. На белой кровати и белом шезлонге лежало приданое Аджии. Служанка уставилась на нечто изогнутое, керамическое, валяющееся на полу. Это был рог животного, заткнутый тканью.
– Дава за учави! – закричала девушка.
«Плохое снадобье!»
Она подумала, что рог – это колдовство.
– Нет-нет, – заверила Аджия, пройдя в комнату мимо Ахмеда. – Ни си учави.
«Это не колдовство».
Она схватила рог и положила его в свою сумочку, словно едва удерживаясь от смеха.
– Ни ту сувенир.
Ахмед знал, что Аджия играет. Это не был сувенир. Ему следовало бы отобрать сверток, который она вынесла от Бабу Энзи, травника; настоять, чтобы она избавилась от него, как только села в такси. Аджия сама назвала Энзи мчави – колдуном. Хотя девушка улыбалась, глаза ее округлились от беспокойства. Поверила ли ей мать Ахмеда?
– Это просто сувенир, – повторил Ахмед матери, которая с перепуганным лицом все еще стояла у двери.
Он подошел к матери и обнял ее за плечи:
– Но, мама, нам нужно идти. У нас вообще-то нет времени на чаепитие. Мы путешествуем.
Мать вошла в спальню, посмотрела на красивые одежды Аджии, потом подняла глаза на Ахмеда:
– Да, мванангу, вам нужно идти. Аллах да будет с вами.
Теперь он не осмелился спросить, может ли он оставить тут приданое Аджии, пока они будут на сафари.
Девушка снова уложила свою одежду, потому что служанка отказалась этим заниматься.
Приехало новое такси, и они сели в него. Ахмед поцеловал на прощание мать. Теперь ее лицо ничего не выражало, оно больше не светилось от радости.
Когда они отъехали, Ахмед сказал:
– Аджия, отдай мне эту штуку!
Но она не послушалась.
– Тебе она не понадобится, – настаивал он. – У меня есть планы…
– Когда я увижу, что у тебя хорошие планы, я ее выброшу. Я обещаю, Ахмед.
Бургиба вздохнул и сдался, гадая, не откажется ли теперь мать одобрить их брак. Если такое случится, он увезет Аджию в Америку и вся эта чушь с разрешением на брак и колдовством останется позади. Девушка не сможет ему отказать. Они занимались любовью. Она больше не могла рассчитывать на уважение семьи жениха-суахили и на приданое девственной невесты ни от кого, кроме него. Это приятно волновало Ахмеда. Если бы Аджия сблизилась с кем-нибудь еще, она рисковала бы, что ее назовут «джамви ла вагени» – «подстилкой для каждого», или «дала-дала» – «общественным автобусом».
Такси подъехало к отелю «Устричная бухта», и несколько минут спустя появился их проводник. Они не назначали точного времени встречи – просто «нынче днем», потому что в отличие от западных людей Ахмед не был одержим часами и минутами. Бургиба позвонил перед тем, как покинуть «Килиманджаро», и проводник сказал, что он уже выезжает, саса хиви… хотя это было маловероятно. Сафари начнется, когда они встретятся, когда бы это ни случилось. Но, как часто бывало в Африке, обе стороны, ощущая ритм передвижений друг друга, появились практически одновременно.
Очень немногие туристы отправлялись на сафари в район Мбея в Юго-Восточной Танзании. Именно там находилась деревня Удугу. Обычно туристы летели в аэропорт Килиманджаро, примерно в трехстах милях к северу, и останавливались в роскошном лагере в Аруше, прежде чем двинуться в путь.
Вместо этого Ахмед устроил все так, что они отправились из Дар-эс-Салама. Он воспользовался услугами фирмы, предлагавшей частные сафари и маршруты на все вкусы, каким бы странным ни был пункт назначения, например, такой, как Мбея. Не то чтобы в Мбее не было ничего притягательного для туриста. Но зачем карабкаться на тамошний пик, когда можно отправиться на север и взобраться на гору Килиманджаро, самую высокую в Африке? К чему посещать кратер Нгози в Мбее вместо потрясающего кратера Нгоронгоро, включенного в список Всемирного наследия ЮНЕСКО благодаря дикой природе и самобытной культуре? Зачем отправляться в Мбею, если к юго-востоку оттуда есть эффектный заповедник Селус?
Люди вроде Ахмеда, желавшие бродяжить где-то в одиночку, в глуши, платили куда выше обычной цены за роскошный тур. Однако, когда появилась Аджия, Ахмед был вдвойне рад, что они путешествуют в традиционных «Лендкрузерах» и спят на роскошных кроватях (он пытался не зацикливаться на мысли о кроватях), живут посреди африканского буша в палатках с портьерами, туалетами и раковинами и им подают прекрасное вино в хрустальных бокалах.
Проводник вылез из своего «Лендкрузера» и по просьбе Ахмеда начал грузить в машину багаж Аджии. Когда Ахмед вошел в отель, чтобы принести свой чемодан и оплатить счет, девушка сидела на переднем сиденье. Прежде чем покинуть дом его матери, она переоделась в длинные коричневые брюки, футболку в тон и легкую куртку с капюшоном. Она снова завернула в ткань рог, полученный от мчави – колдуна, и сунула в свой новый охотничий рюкзак.
Они полетят в Национальный парк Руаха, где разобьют лагерь на ночь. А завтра утром выступят оттуда в пешее сафари. К тому времени, как они доберутся до Удугу, компания Пола Джозефа уже должна будет там обосноваться.
Глава 20
Джессу пришлось сделать усилие, чтобы сосредоточиться на своем теле, потому что он не привык находиться в физическом обличье. Но сосредоточиться было необходимо, потому что, когда его внимание рассеивалось, существо его искало свободы. Малейшая ошибка – и он соскальзывал в место между материальным и иным миром, блаженно пребывая в покое, всеведении, всемогуществе и не имея никаких других желаний, кроме самого́ существования. Именно избавление от любой ноши и беспредельное веселье затрудняло возвращение к тяготам жизни, но его призывало могучее чувство долга и сильные привязанности.
